Нет никаких принципиальных причин, мешающих России встать на путь устойчивого развития, – кроме российской власти. Что ждёт страну в области выполнения целей устойчивого развития (ЦУР), все ли возможности безвозвратно утрачены 24 февраля и на что стоит надеяться после окончания войны – говорим с Татьяной Ланьшиной.

В 2020 и 2021 годах мы уже беседовали с Татьяной о состоянии и перспективах устойчивого развития в России. Татьяна – независимый эксперт в области ЦУР и возобновляемых источников энергии (ВИЭ), долгое время возглавляла российское отделение SDSN Youth (Sustainable Development Solutions Network Youth) – организации ООН, продвигающей концепцию устойчивого развития среди молодёжи.

Цели устойчивого развития, ЦУР – принятый в 2015 году план ООН по достижению «лучшего и более устойчивого будущего для всех» до 2030 года. Выполнение этих целей должно обеспечить сбалансированность экономического, социального и экологического компонентов развития человечества.

– Кто-то скажет, что во время вторжения в Украину и полной непредсказуемости немного странно говорить о перспективах устойчивого развития в России. Но всё же ты согласилась на интервью. Как ты считаешь, зачем говорить об этом сейчас?

– Я думаю, говорить об этом совершенно точно стоит, потому что есть цель устойчивого развития, которая напрямую касается войны и мира. Это ЦУР 16 – «Мир, правосудие и эффективные институты». Помимо этого, важно вообще говорить о тех проблемах, которые в России были и остаются. Да, война – это сейчас главная беда, но остальные проблемы тоже никуда не делись. И эти проблемы – например, отсутствие эффективных институтов – во многом и привели к войне.

– Оглядываясь назад, что можешь сказать про свою работу в России и попытки просветить чиновников? За последние годы идее ЦУР вроде бы удалось немножечко проникнуть в умы – сейчас от этого что-то осталось?

– Да, гражданскому обществу – экспертам, активистам, некоммерческим организациям действительно что-то удавалось. Перед началом войны у меня было достаточно позитивное мнение о будущем этой повестки в России. Было понятно, что по экономическим соображениям России явно будет выгодно в ближайшие годы хотя бы что-то делать в этом направлении.

Например, была большая дискуссия по поводу пограничного углеродного налога ЕС: по имеющимся оценкам, российские экспортеры должны были выплачивать больше всего денег в рамках данного налога, и это заставляло чиновников и крупные компании задумываться, как сократить выбросы и минимизировать выплаты. После начала войны, конечно, всё очень сильно изменилось, потому что экономические связи с Европой нарушены и продолжают разрушаться.

Продвигать повестку устойчивого развития в России было сложно – сначала её не хотели воспринимать вообще. Но постепенно сама повестка и отдельные её цели стали обсуждаться, заняли место в официальных дискуссиях. Терминология ЦУР в России в конце концов была принята, на этом языке начали говорить все, и это было достижением.

Да, оглядываясь назад, я бы сказала, что эффект был – хоть и не такой большой, как хотелось бы. И была надежда на постепенные улучшения. А когда случилось 24 февраля, очень быстро стало понятно, что негативные перемены надолго, и когда теперь что-то изменится в лучшую сторону – неизвестно. Гражданскому обществу и раньше было сложно вести диалог с государственными органами и корпорациями, но тем не менее были некоторые результаты. После 24 февраля вести такой диалог стало зачастую не с кем, незачем, да и, в общем, не о чем. Пока ситуация будет такой, никакого устойчивого развития ожидать не приходится.

– Что будет с госкорпорациями, добывающими нефть и газ?

– Я думаю, что в долгосрочном периоде они понесут сильный ущерб. Понятно, что Европа не собирается возвращаться к тем отношениям с Россией, которые у неё были до войны, чем бы война не закончилась. Ситуацию высокой энергетической зависимости от одной страны Европа больше не допустит, закупки ископаемого топлива из России будут сокращаться и, возможно, вообще будут нулевыми через какое-то время.

Есть ещё возможность увеличивать экспорт нефти и газа в восточном направлении, но чтобы полностью перенаправить потоки, шедшие в Европу, нужны значительные инвестиции в инфраструктуру – это большие деньги и не один год работы. Кроме того, в Китае и Индии российским энергоносителям пока рады лишь благодаря существенным скидкам.

В этом году цены на топливо были высокими, но в декабре уже были приняты первые меры по их ограничению – например, странами Большой семёрки и ЕС был введён потолок цен на российскую нефть. Обсуждается потолок цен на российский газ. Пока ещё неизвестно, как это всё сработает и какой точно эффект будет в реальности, но скорее всего доходы от экспорта нефти и газа сократятся уже в следующем году.

– Поможет ли сокращение продажи нефти и газа в Европу развитию ВИЭ внутри России сейчас или в будущем?

– Сейчас – точно нет. Я бы сказала, что за 2022 год отношение государственных структур и нефтегазовых корпораций к идее перехода на ВИЭ сильно ухудшилось. Думаю, это связано со страхом того, что через какое-то время доходы от экспорта традиционного топлива сократятся, и поэтому кажется, что необходимо всех убедить, что оно ещё десятилетия никуда не денется.

Декларативно все цели и программы по ВИЭ в России сохраняются, но многие европейские компании пытаются продать российские активы либо уже ушли. Надежды вовлечь компании из Китая или других восточных стран пока ни к чему не привели и вряд ли приведут, потому что российская программа поддержки ВИЭ очень маленькая и понятно, что расширять её никто не собирается.

До окончания военных действий говорить о развитии ВИЭ в России представляется безосновательным, считает Татьяна Ланьшина. Деятельность в настоящее время скорее направлена на сохранение компетенций

Например, к 2035 году за счет солнца и ветра планируется производить 3% российской электроэнергии – а Китай уже в 2021 году производил 11,2%, при том что его энергосистема гораздо больше. И зачем тогда китайским компаниям тратить много усилий на какой-то маленький бесперспективный рынок, рискуя отношениями с западными партнёрами?

Да и непонятно, зачем российскому государству могла бы сейчас понадобиться возобновляемая энергетика. Данные об энергопотреблении в стране засекретили, это значит, что энергопотребление падает. (АО «Системный оператор», диспетчер российской энергосистемы перестал раскрывать информацию об энергопотреблении, поскольку «в последнее время участились случаи некорректного использования оперативных данных о работе единой энергосистемы России». Это один из показателей, сигнализирующих о состоянии экономики страны в целом. – Прим. ред.)

 Что ждёт эту сферу в будущем – прогнозировать очень сложно, всё будет зависеть от того, как закончится война и к чему Россия после этого придёт. Если страна будет продолжать двигаться в сторону дальнейшего усиления авторитаризма, автаркии и прочих вещей, которые мы сейчас наблюдаем, то, конечно, даже если весь мир перестанет покупать нефть и газ, вряд ли это как-то будет стимулировать развитие ВИЭ внутри России.

Если после войны так или иначе произойдёт поворот к демократии, то тоже нельзя сказать, что точно будут какие-то положительные изменения в области ВИЭ. Уйдёт немало времени на то, чтобы западные страны хотя бы частично сняли санкции, чтобы в России были отменены ограничения и законы последнего времени, чтобы хотя бы какая-то часть людей, которая покинула страну из-за войны, – а это очень высокий человеческий капитал – вернулась обратно, ну и чтобы экономические отношения России с другими странами хотя бы как-то начали налаживаться. И во многих случаях прежние отношения не получится вернуть очень долго.

– В интервью в прошлом 2021 году ты говорила, что в России начинает формироваться корпоративный спрос на возобновляемые источники энергии. Сейчас от него что-то осталось? Есть какая-то надежда на частников?

– Да, что-то осталось. Те иностранные компании, у которых есть цели по ВИЭ и которые остаются в России, – их немного, но они есть – продолжают закупать зелёную электроэнергию, ряд компаний начали строить свои солнечные электростанции. Планы по дальнейшим инвестициям в ВИЭ в основном поставили на паузу, потому что экономическая ситуация совершенно непредсказуема и неизвестно, что будет через месяц и тем более через год.

Если говорить про малые и средние предприятия, то среди них спрос на собственные солнечные электростанции (СЭС) тоже сократился, но пока сохраняется. У малого и среднего бизнеса при строительстве собственной СЭС основная цель – сэкономить на электроэнергии.

Конечно, рентабельность зависит от региона, но, например, в Краснодарском крае малый и средний бизнес платит 10-11 рублей за кВт*ч, а если он поставит свою солнечную электростанцию, то энергия обойдётся дешевле – в 4-6 рублей за кВт*ч. Соответственно, эта категория ещё демонстрирует добровольный спрос, но в масштабах страны те объёмы, которые строятся на этом рынке, очень-очень маленькие.

– То есть когда-нибудь, когда ситуация станет более к этому располагать, появятся какие-то рабочие примеры?

– Очень хочется надеяться на это, да. Пока все построенные объекты функционируют, солнечная программа в рамках первой программы поддержки ВИЭ до 2024 года полностью достроена, по ветру, скорее всего, не будет построена полностью, но тоже значительная часть выполнена. Что будет дальше с программой поддержки сложно сказать – в этом году конкурсы на поддержку были отменены, хотя в следующем году конкурс планируется… Зависит от дальнейшего развития событий, от ситуации в экономике, будет ли программа поддержки продолжаться дальше или нет.

– В 2020 году ты говорила, что нет никаких принципиальных причин, мешающих России встать на путь устойчивого развития и экологизации экономики, проблема только в политике государства. Сейчас ситуация такая же, или какие-то возможности для нас уже безвозвратно утрачены?

Цели в области устойчивого развития, принятые ООН в 2015 году. Они носят комплексный и неделимый характер и обеспечивают сбалансированность всех трех компонентов устойчивого развития: экономического, социального и экологического. Их планируется достичь к 2030 году

– Да, единственная причина, почему в возобновляемая энергетика в России не развивалась быстрыми темпами, или не была решена проблема отходов, или не были сделаны ещё какие-то вещи – это просто нежелание что-либо менять.

Однако теперь добавилась ещё одна гораздо более серьезная проблема. После 24 февраля 2022 года устойчивое развитие, которое так и не началось в России, было заменено на стремительную деградацию. Пострадали все ЦУР, больше всех 16-я – «Мир, правосудие, эффективные институты», но даже если обратить внимание на 8-ю – «Достойная работа и экономический рост», которая всегда приоритизировалась в России и на корпоративном, и на государственном уровне – она тоже очень сильно пострадает. Пока это ещё заметно не так сильно, но в следующем году уже будет очевидно.

Экономическое развитие требует понятных правил игры, требует возможности планировать как минимум на несколько месяцев, а в нормальной ситуации – на много лет вперёд. Сейчас горизонт планирования у всех сузился до нескольких недель, а иногда и до нескольких дней. Как может компания что-то планировать и развиваться, если завтра может начаться новая волна мобилизации – часть сотрудников уедет, перестанет ходить на работу или отправится на сборный пункт. А в небольшом бизнесе от нескольких человек зависит работа всей компании. Соответственно, даже в той ЦУР, которая была для государства в приоритете, в ближайшее время будет мало что хорошего.

– Вопрос, который я оба прошлых раза задавал – что отдельный человек может сделать сегодня ради более устойчивого и более экологичного будущего России? У нас были примеры экоответственности в быту, работа в «устойчивых» организациях и – для тех, кто может себе позволить – микрогенерация…

– Главное – не перестать вообще заниматься этой темой. Сохранить себя, свои компетенции и способность здраво мыслить.

Беседовал Иван Дроботов

Как путинская война с Украиной внезапно помогла Евросоюзу отказаться от российских нефти и газа и приблизиться к собственным целям по климату, мы рассказывали здесь.

Каким образом санкции изменят энергобаланс в ЕС, России и мире, мы писали в последнем номере журнала «Экология и право».