На сайте Светланы Александровны сказано: «Сама Светлана Алексиевич обозначила однажды в интервью так главную идею своих книг, своей жизни: «Я всегда хочу понять, сколько человека в человеке. И как этого человека в человеке защитить? Чем мы можем его защитить?». Эти вопросы приобретают новый подтекст в связи с последними политическими событиями в Беларуси, где реставрируется военно-социалистический режим. Новая пост советская диктатура. И Алексиевич опять неугодна властям за свои взгляды, за свою независимость.

Говорили о новой редакции знаменитой книги, переведенной на многие языки мира, — «Чернобыльской молитве», о трагедии на АЭС в 1986 году… По мнению Светланы Александровны, чернобыльская трагедия осталась непонятой человечеством, а тема этой трагедии, перешагнув очередной горький юбилей, снова окажется в тени на долгое время.

Из интервью «Российской газете», апрель 2006 г.:
«…Чернобыль — совершенно иная реальность. Ты входишь в Зону, там люди с автоматами, а против кого они воюют, неясно. Врага глаза не видят, уши не слышат, ноздри не чуют, нет культуры отношения к этому. Не скажешь, как на войне: «Какой ужас!» Ужас невидим, но грибы собирать нельзя, купаться нельзя… И мы с этим уже десятки лет живем и еще много лет будем жить».

…Передача прошла, как мне показалось, в интересном диалоге: к вопросам ведущего то и дело присоединялись звонившие слушатели. Неподдельный интерес тема Чернобыля вызывает у людей и сегодня, 20 лет спустя.

К слову, в радиопередаче по телефону должен был выступать профессор Юрий Бандажевский (наш журнал несколько раз писал об этом человеке и о том, за что товарищ Лукашенко посадил его в тюрьму и лагерь). Однако нынче слышимость из Белоруссии совсем плохой стала. Теперь оттуда слышно, в основном, самого Лукашенко, да еще его подручных из КГБ, которым, как и их коллегам из РФ, везде мерещатся заговоры и шпионы.

…Почему-то подумалось: если бы Светлана Алексиевич не была сейчас за границей, она сидела бы в белорусской тюрьме.

В 1997 году С. Алексиевич закончила и опубликовала книгу «Чернобыльская молитва». Эта книга не о Чернобыле, как пишет сама автор, а о мире после Чернобыля. Как человек живет, обживает новую реальность, которая произошла, существует, но еще не осознанная и не понятая. Люди, пережившие Чернобыль, люди, живущие после Чернобыля, добывают новое знание. Знание для всего человечества. Они уже живут после третьей мировой войны… После ядерной войны… Не случаен в этом смысле подзаголовок книги — «Хроника будущего».

Этот отрывок из книги мы публикуем с разрешения Светланы Алексиевич.

«…Я долго писала эту книгу… Почти двадцать лет… Встречалась и разговаривала с бывшими работниками станции, учеными, медиками, солдатами, переселенцами, самоселами…С теми, у кого Чернобыль — основное содержание их мира, все внутри и вокруг отравлено им, а не только земля и вода. Они рассказывали, искали ответы… Мы думали вместе… Часто они торопились, боялись не успеть, я еще не знала, что цена их свидетельствам — жизнь. «Запишите… — повторяли. — Мы не все поняли, что видели, но пусть останется. Кто-то прочтет и поймет. Потом… После нас…» Не зря они торопились, многих уже нет в живых. Но они успели послать сигнал…

Все, что нам известно об ужасах и страхах, больше всего связано с войной. Сталинский ГУЛАГ и Освенцим недавние приобретения зла. История всегда была историей войн и полководцев, и война являлась, скажем так, мерой ужаса. Поэтому люди смешивают понятия войны и катастрофы… В Чернобыле налицо как будто все признаки войны: много солдат, эвакуация, оставленное жилье. Нарушен ход жизни. Чернобыльская информация в газетах сплошь из военных слов: атом, взрыв, герои… И это затрудняет понимание того, что мы находимся в новой истории… Началась история катастроф… Но человек не хочет об этом думать, потому что не задумывался над этим никогда, он прячется за то, что ему знакомо. За прошлое. Даже памятники героям Чернобыля похожи на военные…

Моя первая поездка в зону…
Цвели сады, радостно блестела на солнце молодая трава. Пели птицы. Такой знакомый… знакомый… мир. Первая мысль: все на месте и все, как прежде. Та же земля, та же вода, те же деревья. И форма, и цвет, и запах у них вечные, никто не в силах тут что-либо изменить. Но уже в первый день мне объяснили: цветы рвать не надо, на земле лучше не сидеть, воду из родника не пить. К вечеру наблюдала, как пастухи хотели загнать в реку усталое стадо, но коровы подходили к воде и тут же заворачивали назад. Как-то они угадывали об опасности. А кошки, рассказывали мне, перестали есть дохлых мышей, а те валялись везде: в поле, во дворах. Смерть таилась повсюду, но это была какая-то другая смерть. Под новыми масками. В незнакомом обличии. Человека застигли врасплох, он был не готов. Не готов, как биовид, не срабатывал весь его природный инструмент, который настроен, чтобы увидеть, послушать, потрогать. Ничего из этого было невозможно, глаза, уши, пальцы уже не годились, не могли послужить, потому как радиация не видна и у нее нет запаха и звука. Она бестелесна. Всю жизнь мы воевали или готовились к войне, столько о ней знаем — и вдруг! Образ врага изменился. У нас появился другой враг… Враги… Убивала скошенная трава. Словленная рыба, пойманная дичь. Яблоко… Мир вокруг нас, раньше податливый и дружелюбный, теперь внушал страх. Старые люди, уезжая в эвакуацию и еще не представляя, что навсегда — смотрели на небо: «Солнце светит… Нет ни дыма, ни газа. Не стреляют. Ну, разве это война? А надо становиться беженцами…» Знакомый… незнакомый… мир.

Как понять, где мы находимся? Что с нами происходит? Здесь… Сейчас… Спросить не у кого…»