Зона

В нее нас ведет сталкер. Его зовут Антон Коломицын. Ему 40 лет, он худой, поджарый и может спать на снегу, без костра. В минус 30. В поисках приключений он побывал в 26 регионах России. Это его образ жизни. На адреналине. Он идет так быстро, что мы с экспертом по атомным проектам Экологического правозащитного центра «Беллона» Алексеем Щукиным то и дело отстаем. Антон легко ныряет под наклонившиеся деревья и на ходу рассказывает.

– В укрепрайоне 230 ДОТов. Он протянулся по старой финско-советской границе от Финского залива до Ладоги. Входил в «Линию Сталина». В 1993 году военные отсюда ушли и бросили все оборонительные сооружения на произвол судьбы. А внутри ДОТов, капониров осталось до фига самого разного железа. В них постоянно бывает много людей – дети с окрестных садоводств, «геокэшеры», поисковики, грибники, «фортификаторы», «металлисты». «Металлисты» спиливают все, что могут там, куда можно подъехать на машине. Очень часто лазал по ДОТам и я. Много лет. И только 22 января догадался замерить уровни радиации. Мой дозиметр ИРД-02 способен регистрировать не только гамма-, но так же альфа- и бетта-излучение. Когда я увидел, что при замере радиационного фона, он зашкаливает за пределы измерения по альфа-излучению, решил срочно написать в «Беллону». Ведь нужно бить тревогу!

«Кубок экстремальных условий». Credit: Виктор Терешкин

Щукин держит включенным профессиональный дозиметр-радиометр МКС-01 СА1М. Прибор мерно пощелкивает. Если он уловит скачок гамма-фона – щелчки участятся. И тут же приятный женский голос предупредит «Внимание!» – если гамма-фон будет от 60 до 120 микрорентген в час (мкР/час). А уж если голос скажет: «Опасно!», значит гамма-излучение уже выше, чем 120 микрорентген в час. И на экране выскочат соответствующие цифры.

Замечаю, что мы идем по тропе, занесенной снегом. Что вдоль тропы на елях есть полоски красного полиэтилена. Подходим к ДОТу №26 – так он обозначен на карте укрепрайона. Рядом с садоводством «Перемяки». Вижу, что прямо за ДОТом на ели висит какое-то объявление. Прошу коллег подождать, лезу по снегу, читаю – «Кубок экстремальных условий». Мда, нашли себе кубок на собственную… голову. Вечером этого дня прочитаю в Интернете на информационном портале об активном отдыхе креативчик: «Кубок экстремальных условий – невозможно устоять на ногах!».

Сталкер и Щукин стоят у входа в ДОТ. У Щукина встревоженное лицо – дозиметр уже не мерно щелкает, он заходится от щелчков. Мы еще не вошли внутрь, а гамма-фон уже повышен. Что же будет внутри? По спине бежит холодок. Включаем налобные фонарики. Я дополнительно включаю мощный охотничий. Заходим в тесный ДОТ. Дозиметр стрекочет как оглашенный. Проходит минута и приятный женский голос сообщает:

– Два и три десятых миллирентген в час. Опасно!

Алексей встревожено:

– Мужики, работаем быстро. И быстро уходим. Тут худо. Нормальный фон – 15-20 микрорентген в час.

Переключает прибор в режим замера альфа-излучения. Подносит его станку, где стоял пулемет «Максим». Над ржавыми железками полукруглый бетонный выступ. На нем металлическая пластина. С нее лохмотьями свисает светосостав постоянного действия. Дозиметр сходит с ума. Свечу фонариком на пол. Прямо под пластиной пол усыпан ошметками светомассы. Дозиметр показывает  – 30 000 альфа-частиц в минуту с квадратного сантиметра.

– Это предел его измерения альфа-частиц – быстро говорит наш эксперт. – Всё, валим!

Выскакиваем из опасной зоны, отходим метров на двадцать. Жадно закуриваем.

Эксперт Алексей Щукин и Антон Коломицын спешат от фонящего ДОТа. Credit: Виктор Терешкин

– В этих ДОТах практически все «светит», – предупреждает сталкер. – Ничего нельзя касаться. Я вчера был в ДОТе на Лемболовских высотах, рядом с комплексом «Лемболовская твердыня». Случайно схватился за металлическую ручку на пулеметном станке. Потом замерил перчатку – 1500 альфа-частиц.

– А зачем воякам этот опаснейший СПД понадобился в ДОТах? – спрашиваю я. – Ведь от часов со светящимися точками рядом с каждой цифирькой, лупит около шести тысяч микрорентген в час. А тут пластины шириной сантиметров в сорок и длиной в метр. Да еще СПД не пожалели – ведь миллиметра в два толщиной намазюкали.

– Да кто ж теперь скажет, – тянет Антон, дымя как паровоз. – Я наводил справки, говорят – какие-то опыты вели. Было это в начале 60-ых. При модернизации ДОТов. Как версия – на эту металлическую пластину прикрепляли тонкую бумагу, на которой были нанесены цели, с указанием расстояния. Чтоб пулеметчик быстрее мог начать стрельбу. Свет в ДОТы давали по кабелям от подземной электростанции. А в тех, куда кабель дотянуть не смогли, СПД использовали как подсветку. Но это – версия. Вся информация по укрепрайону до сих пор засекречена. Сколько из 230 ДОТов в «грязи» еще предстоит узнать.

Из досье «Беллоны.ру»: До 1970-х годов на шкалы различных приборов наносился светосостав постоянного действия (СПД), содержащий соли Радия-226. В отличие от фосфора такой состав светился десятилетиями, постепенно теряя яркость. Область применения была разнообразна: часы, компасы, авиаприборы, вольтметры, амперметры, манометры, тумблеры, прицельные приспособления, шкалы в военных установках, новогодние игрушки, настенные картины и др.

Поскольку по химическим свойствам Радий-226 похож на кальций, то, попадая в организм, он накапливается в костных тканях, вызывая рак костей. Это долгоживущий элемент (его период полураспада составляет 1600 лет). Кроме рака костей, радий вызывает такое заболевание, как анемия, поскольку он воздействует на костный мозг.

ДОТ № 66 у ручья Ядки. Credit: Виктор Терешкин

СПД может иметь разные оттенки, но чаще всего преобладают желтые. В полнейшей темноте приборы с покрытием СПД 60-х годов выпуска все еще продолжают светиться.

«Фонят» сильнее всего те приборы, где СПД нанесено больше всего. Как видим, это шкалы измерительных приборов (выдают более 6000 мкР/ч). На расстоянии в полтора метра фон уже практически в норме.

Следует отметить, что при распаде Радий-226 выделяет радиоактивный газ Радон-222, который легко попадает в легкие.

ДОТ у ручья Ядки

Вчера вместе со сталкером Антоном и экспертом Щукиным мы вновь поехали в Зону. Дот №66 стоит на склоне у ручья Ядки. Его пулеметы должны были простреливать всю долину ручья, грунтовую дорогу, мост на ней и шоссе. Метрах в пятидесяти от долговременной огневой точки расположено садоводство «Марс». И ясно, что летом мальчишки и девчонки садоводства днюют и ночуют в этом притягивающим как магнит месте. Хороший знакомый Антона, узнав от него, что в ДОТе бешеные уровни радиации, схватился за голову: я же туда не раз детей водил.

ДОТ № 66. Февраль 2017 года. Альфа-частиц 30 000. Предел измерений для дозиметра. Credit: Виктор Терешкин

Наш эксперт Алексей Щукин на этот раз экипировался, как положено, – на нем респиратор. Мы со сталкером полезли в опасный ДОТ без них. Ну, конченые идиоты. Здесь СПД с металлической пластины и не думал падать. Замеры показали, что гамма-фон внутри долговременной огневой точки – 23 миллирентгена в час. При замере альфа частиц дозиметр дошел до предела измерения – 30 000. Страшно представить, какая катастрофа разразится, если какой-нибудь пацан решит эту пластину содрать и привезет домой, в Питер. И сам получит смертельную дозу и всех друзей, которым похвастается – «во какая военная штука, должна светиться», переоблучит. И квартира вся «засветит». Ручей оправдает свое название.

Выскочили мы из ДОТа очень быстро. Отошли на безопасное расстояние, и я попросил Алексея Щукина прокомментировать уровни радиоактивного загрязнения.

Дозиметр считает гамма-излучение. Светосостав практически цел. Credit: Виктор Терешкин

– 23 мР/час – в 1000 раз больше естественного фона. По альфа частицам – зашкал прибора – более 30 000 частиц/кв см*мин. Опасно для всего живого.

В этот же день мы обследовали еще один ДОТ. Его номер 61. Он находится рядом с домом по улице 16 аллея СНТ «Аист». Владельцы дома используют долговременную огневую точку как погреб. Алексей Щукин и сталкер Антон провели замеры.

– Тут все чисто, – сказал Алексей Щукин. – Все объясняется просто. В ДОТ был подведен кабель. Я видел довоенные плафоны.

– Слава Богу, – сказал хозяйка дома Людмила Абакумова. – А вам, ребята, спасибо большое. Успокоили.

«Эти уровни смертельно опасны!»

В этом уверен Юрий Щукин. Много лет он возглавлял Комиссию радиационного контроля. Комиссия радиационного контроля Ленгороблисполкомов (КРК) закрыла регион от поступления чернобыльской «грязи».

– На ваш взгляд, те уровни, которые мы сегодня замерили, 23 миллирентгена в час, и 30 000 альфа-частиц, а дальше дозиметр уже измерять не может, они…

– Они смертельно опасны! В Нормах Радиационной Безопасности (НРБ 99/10) прописано, что даже на поверхности в рабочих помещениях, где профессионалы и те пребывают временно, должно быть не больше сотни частиц, а тут 30 тысяч, а раз прибор больше не может замерить – там больше. Намного. Но это внешнее излучение, вся проблема в том, насколько СПД сыпется, самое главное – составляющая аэрозолей, не фон альфа-частиц. Для того чтобы понять, насколько велика опасность, надо было взять мазок с поверхности пола, механизмов в ДОТе. Слегка намочить ватку и провести по поверхности, потом провести замер. Ту цифру, которую покажет прибор, специалисты называют «снимаемое загрязнение». Вот оно – самое страшное. Каждый, кто к механизмам прикасался, перенес это загрязнение на кожу ладоней. И если это попадет в желудок, вот тут начнутся большие проблемы со здоровьем.

– Рядом с этим ДОТом, буквально в 50 метрах стоят дома садоводства, поэтому в ДОТе часто бывают дети, ну как же – такое приключение, старый ДОТ, железяки, которые можно покрутить. Сталкер Антон крутил при мне рукоятки принудительной вентиляции ДОТа. Она гудела. Рукоятки были ржавые. Какой соблазн для пацанов.

– Я про это и говорю – если это загрязнение снимаемое, если СПД уже разрушилось, специалисты называют это – радий поплыл, вот это уже страшно. Гамма-фон 23 миллирентгена – это очень нехорошо, но это не смертельно.

Юрий Щукин. Credit: Виктор Терешкин

– Вы говорили, что было постановление правительства СССР об изъятии приборов с СПД. В том числе и в министерстве обороны. Это было в 70-ые годы, я брал у Вас интервью в 1989 году, и Вы говорили, что военные выполнили требование постановления чрезвычайно небрежно.

– Это было в 70-ые годы. КРК пришлось проводить спецоперацию на Балтийском военном флоте, на нем вспомогательные суда все были старые, в машинных отделениях у них было много приборов с СПД. И КРК занималась их изъятием. Эта большая операция длилась три года. И все офицеры прекрасно понимали опасность СПД. Прекрасно все знали. И администрация города высказала командованию БФ своё «фэ». После выхода постановления правительства офицеры министерства обороны стали приборы изымать, но так халатно, что тысячи приборов попало на свалки. Так образовались мощные пятна радиоактивной грязи. Мы изымали эти приборы по школам, Дворцам пионеров, кружкам юных моряков.

– Как вы расцениваете то, что в 1993 году военные уходили из Карельского укрепрайона и не сняли металлические пластины с СПД? В этом есть признаки халатности? Служебной недобросовестности?

– Конечно, есть.

– А если ребенок побывал в таком брошенном ДОТе. Да не раз, не два, не три – как это может сказаться на его здоровье?

– Это будут страшные последствия. Военные должны проводить тотальную проверку всех, кто живет рядом с такими ДОТами, вычислять, кто мог попасть в них, но не живет в садоводствах. Зоны вокруг радиоактивных ДОТов должны закрываться, и нужно проводить дозиметрическое обследование всех и вся. Мы в свое время на полтора года задержали открытие нового корпуса военного училища на улице, параллельной Московском проспекту. В корпусе старого училища были пятна «грязи» от приборов с СПД, стекол на них не было, светосостав стал осыпаться, курсанты на подошвах растащили эту «грязь» по коридорам старого училища, а потом и нового. И мы потом эту «грязь» отмывали. Очень тяжелая, муторная работа. И здесь будет такая же. Ведь «грязь» могли растащить по дачам, домам, квартирам в Петербурге.