Дело Пасько – день десятый

— Здрасьте, майор Петров!

И постучал кулаком по подоконнику и оконным рамам. Чтобы жизнь слухачам мёдом не казалась!

Появился прокурор Александр Кондаков. Поинтересовался:

— Это вы тот экологический журналист из Петербурга, который знает, что при таком обвинительном заключении прокуратуре следует отказаться от обвинения?

Киваю.

— Ага, — радуется Кондаков, — а я думал, что откажитесь от своих слов.

Действительно, один местный журналист брал у меня интервью, и я сказал, что все обвинительное заключение шито не то, что белыми нитками, а заштопано колючей проволокой, прокуратуре следует отказаться от обвинения, но она этого не сделает. Генетически не способна.

Процесс начинается и в зал заходит первый свидетель. Он мне не понравился с первого взгляда: эдакий хлыщ с тщательно подстриженными усами и бегающими глазками.

"Нет в России благородный людей!"
Пользуясь паузой, спешу в цветочный магазин и покупаю горшочек с фиалкой. Уж очень тоскливо стоять целыми днями у подоконника, давит на психику решетка и кирпичная стенка в двух метрах. Фиалочку ставлю у решетки. Как говорил вождь всех цветоводов — жить стало лучше, жить стало веселее!

В 11.00 из зала выглядывает взволнованная запасная заседательница:

— Пожалуйста, принесите стакан воды!

В полу распахнутую дверь вижу, что в зале происходит что-то необычайное, – адвокаты стоят у стола судьи и ожесточенно спорят. Бегу в магазин. Мысли в голову лезут мрачные. Кому плохо? Неужели Григорию? Бутылку с водой просовываю в зал, и заседательница ее забирает. Сам я в зал заглянуть не осмелился, – вдруг меня за это заарестуют и под горячую руку тут же шлепнут в сортире?

Судейская бригада удаляется на обед. Адвокат Пышкин, увидев, что я оставляю цветок на подоконнике, предупреждает:

— Виктор, забери с собой. Тут же суд. Спионерят.

Чиновник особых поручений Мерзляев в фильме Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово» утверждал:

— Нет в России благородных людей!

Надо ли говорить, что когда я вернулся к своему рабочему месту, фиалки на подоконнике не было. И тут мне на помощь пришел матрос Вася. Он целый час ходил по всем кабинетам и искал цветок. И таки нашел. В караульном помещении, что в двух метрах от моего боевого поста. Фиалку экспроприировали конвойные милиционеры. Чтобы украсить свой быт. Так что я теперь, уходя из здания суда, сдаю горшочек дамам из канцелярии. Как любит говорить Александр Никитин, тот еще шпионюга: «Тиха украинская ночь, но сало нужно перепрятать».

Завистник Полотов
После обеда в зал вызывают второго свидетеля. Это – Гурко, корреспондент газеты «Владивосток». Когда он выходит, интересуюсь, о чем спрашивали. Он отводит глаза в сторону:

— Об этом я смогу сказать только после вынесения приговора. Лады?

Странное поведение для журналиста. Свидетель Фомин, служивший вместе с Григорием в газете «Боевая вахта» помнится, был более откровенным.

В 16.00 секретарь приглашает в зал свидетеля Паденко, он работает собкором «Маяка». Через пол часа он расстроенный выходит из зала. Спрашиваю – о чем шел разговор?

Он машет рукой:

— Все жилы вытянули. Жаль мне Григория.

Через три минуты судейская бригада покидает поле битвы. Что-то раненько сегодня. К чему бы это? Оказалось, что не явились два свидетеля. Тоже журналисты. Одного из них адвокаты накануне видели, и он клятвенно уверял, что придет. Вот так и идет проверка солидарности нашего журналистского сообщества.

Расспрашиваю адвокатов, что же произошло в 11.00, кому стало плохо. Выясняется, что поплохело свидетелю Полотову. Тому, кто мне так не понравился. Он признался общественному защитнику Александру Ткаченко, что накануне был на банкете и мечтает только об одном – как бы пивком похмелиться. А я то бегом бежал, дорогу перебегал под носом у машин! Старший преподаватель Дальневосточного госуниверситета Полотов сотрудничает с газетой «Токио Симбун», он признался в суде, что испытывает к Пасько личную неприязнь, назвал его информатором компании НЧК. Пояснил и причину неприязни – мол, Пасько нелестно отзывался о его профессиональных журналистских способностях. Адвокаты в один голос сказали, что Полотов вел себя в судебном заседании очень высокомерно. Александр Ткаченко, как-то и положено писателю, раскрыл мне глаза на главное чувство, которое гложет Полотова. Это – зависть. Полотов завидует Григорию, он претендовал тут во Владивостоке на роль главного диссидента. Но без тюремных нар. А все лавры достались Пасько. Отсюда желание называть Григория не журналистом, а «информатором», эдакой мелкой сошкой. Григорий Пасько подвел черту:

— Мерзость Полотова состоит в том, что он бесстыже пользовался моими статьями из «Боевой вахты». Просто переводил их и выдавал за свои собственные материалы. Публиковал в японских газетах.

Кондаков очень не прост
Утром прокурор проверял, помню ли я, что говорил в интервью местному журналисту. Бросил крючок с наживкой и ждал, – проглочу ли. А спустя час сказал адвокатам:

— Вы что думаете, что мне хочется тут сидеть с вами шесть месяцев?

— Помилуйте. Александр Федорович, — ответили ему адвокаты. – Зачем же вы будете себя так утруждать. Откажитесь от обвинения. И не надо будет сидеть.

Прокурор отмолчался.

Итог десятого дня подвел адвокат Иван Павлов.

— Пользы от свидетелей, которых мы слушаем, для обвинения – ноль. Так можно вызывать в свидетели половину Владивостока.

Кстати о Владивостоке. Я живу здесь с 10 июля. И разговаривал с самыми разными людьми: водителями такси, продавщицами в магазинах, старушками на рынке, парнями, торгующими шашлыками на набережной. Даже с двумя путанами. Так они представились. Все в один голос говорили, – Григорий не виноват. Всем это давно ясно. Сколько можно мучить невиновного?