– В этом году были подведены итоги выполнения целей Аичи по сохранению биоразнообразия, поставленных в 2010 году и рассчитанных на 10 лет. В то же время, разумеется, сама проблема существует вне зависимости от целей, поставленных ООН. По вашему мнению, какие факторы наиболее критичны для сохранения биоразнообразия в нашей стране и насколько сама ценность биоразнообразия и важность его сохранения осознается властями?

– Последние 15-20 лет главная системная проблема в области сохранения биоразнообразия в России – это качество нашего государственного управления. Но чтобы не вдаваться в невеселые описания – что именно происходит с государственным управлением и как это отражается на интересующем нас вопросе, лучше обсуждать конкретные примеры, связанные с теми или иными уязвимыми видами.

В качестве примера возьмем сайгака. Их численность в российском Прикаспии сейчас невысока – около семи тысяч особей. Недавно она снизилась до еще меньших значений – лет пять назад их было 4 или 5 тысяч. Причем особую сложность создавало то, что в этой популяции было катастрофически мало самцов, так как сайгаков убивали ради рогов, которые ценятся в китайской медицине. В итоге в сохранившейся популяции практически некому было размножаться.

Произошло это главным образом из-за того, что система охраны диких животных в нашей стране последовательно разрушалась. И усугублялось это тем, что на территории обитания сайгаков закрылось много предприятий, пришло в упадок сельское хозяйство, в результате многие люди потеряли последний источник дохода, а на рогах сайгака можно было хоть что-то заработать. Одновременно были открыты границы – это, пожалуй, ключевой фактор в данной истории, поскольку появилась возможность вывезти рога в Китай. Постепенно вокруг этого «бизнеса» образовались серьезные преступные группировки, что дополнительно усугубило проблему.

В общем, если не брать в расчет бедность населения, то можно видеть, что решение проблемы сводилось к несложным задачам государственного регулирования, которые надо было последовательно осуществлять. Тем более что многие методики (например, по противодействию браконьерству) отрабатывались десятилетиями, и применить их не составляло труда. Но система госрегулирования, очевидно, была на это неспособна. Справедливости ради надо отметить, что предпринятые в последние годы усилия по охране сайгака стали приносить ощутимые результаты.

– Все-таки это особенная ситуация – когда вид истребляется из-за спроса на зарубежном рынке. Она не похожа на те проблемы, с которыми приходилось сталкиваться несколько десятилетий назад, в советский период, поскольку ставит перед регулирующими органами новые задачи.

– Могу привести другой пример, где этого фактора нет. Рассмотрим ситуацию с русской выхухолью. Маленькое водное насекомоядное – фактически эндемик Европейской части России. Численность выхухоли на протяжении последних полутора столетий неоднократно изменялась. Причины ее снижения были разными – в том числе добыча ради шкурок.

Однако если говорить о нашей эпохе, то начиная с 1990-х годов популяция выхухоли драматически сократилась, и главным фактором стало широкое применение появившихся в продаже лесочных сетей. Дело в том, что из традиционных сетей при определенном размере ячеи выхухоль, случайно попав в них во время ловли рыбы, часто выпутывалась.

А лесочные сети очень вязкие – в них она гарантированно застревает и задыхается. Кроме того, лесочные сети чрезвычайно дешевы – поэтому ими не особенно дорожили и просто оставляли в водоемах, что создавало дополнительные опасности для выхухоли и других животных. И, разумеется, массовый лов рыбы таким варварским орудием, как китайская лесочная сеть, был возможен лишь при почти полном отсутствии контроля со стороны Рыбнадзора.

Эти сети продавались во множестве торговых точек – в том числе и в тех регионах России, где в принципе запрещен сетный лов рыбы. Экологи долго пытались запретить свободный ввоз в страну и продажу лесочных сетей – и частично добились этого. Сейчас импорт лесочных орудий лова, так же как и электроудочек, запрещен. Однако запретили лишь ввоз готовых изделий. Само лесочное сетевое полотно по-прежнему свободно ввозится в Россию. Сделать из него сеть – это час несложной работы. Перечисленные факторы в совокупности также иллюстрируют печальное состояние госрегулирования в сфере охраны живой природы.

– И все же – введенный запрет хоть как-то повлиял на численность выхухоли?

– Численность сокращалась как минимум вплоть до середины 2010-х годов. К тому времени она оценивалась на уровне восьми тысяч особей. Хотя еще в начале 2000-х в России обитало около 25 тысяч выхухолей. Что касается сетей, то, по моим оценкам, интенсивность сетного лова в последние годы снизилась. Мне сложно сказать, почему это произошло, да и само снижение лова – это скорее впечатление, а не точные оценки.

Но, возможно, причина в том, что жители населенных пунктов, прилегающих к бассейнам рек Волги и Дона, где обитает выхухоль, со временем нашли какие-то другие источники дохода. То есть той отчаянной ситуации, при которой люди вынуждены были ловить рыбу, чтобы хоть как-то прокормиться, уже нет. А некоторые деревни за это время просто опустели.

Но сейчас серьезным лимитирующим фактором для выхухоли стало изменение климата. Из-за потепления гидрологический режим рек меняется. Паводки часто отсутствуют или происходят в непривычное время, иногда вода поднимается среди зимы – подо льдом, что для этих зверьков просто губительно. Многие пойменные водоемы пересыхают, и выхухоль лишается прежних мест обитания.

Впрочем, эти факторы стали критичными прежде всего из-за уже произошедшего снижения численности. Популяции выхухоли стали очень разреженными. Фактически они разделились на изолированные группы, каждая из которых может быть затронута тем же, например, локальным зимним паводком, а поскольку контакты с другими группами затруднены, популяции становятся все более уязвимыми.

Незаконная торговля дикими животными и растениями, оцениваемая как минимум в 7 млрд долларов в год, ставит многие виды на грань исчезновения. Соединенные Штаты Америки и Азия являются ключевыми источниками спроса на диких животных. На фото: продукты из рогов сайгака, изъятых правительством Гонконга. Центр для посетителей департамента сельского хозяйства, рыболовства и охраны природы Гонконга Credit: U.S. Government Accountability Office from Washington, DC, United States / en.wikipedia.org

– Выхухоль – пример вида, к охране которого сложно привлечь внимание просто из-за того, что сам зверек представляется не слишком «престижным». Однако есть примеры многолетних программ по охране более «харизматичных» видов – например, амурского тигра или дальневосточного леопарда.

– Да. По охране этих и незначительного числа других видов осуществляется большая деятельность, включающая в том числе научные программы. Эти мероприятия порой достаточно хорошо финансируются. Но при этом – в регионах обитания тигра и леопарда продолжается вырубка лесов. А как в таком случае можно обеспечить эффективное сохранение столь крупных хищников, если часть их мест обитания, и без того невеликих, попросту уничтожается? И это опять же к вопросу регулирования природоохранной деятельности и принятия увязанных между собой решений.

– Вы привели примеры уязвимых видов, но проблема сохранения биоразнообразия не сводится к сохранению лишь краснокнижных животных и растений. Она гораздо шире и касается воздействия человеческой деятельности в том числе на неугрожаемые виды. Какие еще факторы могут угрожать биоразнообразию?

– Действительно, далеко не все виды животных стали редкими. Тем не менее в последние несколько лет проходит острая дискуссия между учеными, природоохранниками, чиновниками и охотничьими функционерами по поводу того, что в новую редакцию Красной книги не захотели включать, например, ряд видов и подвидов гусеобразных. Несмотря на убедительные доводы орнитологов, что популяции гусеобразных находятся под серьезной угрозой, охотничье лобби настаивало на том, что эти птицы не должны входить в краснокнижный список.

Благодаря этому противостоянию сложилась, на мой взгляд, немыслимая для адекватного государственного регулирования ситуация. Дело в том, что решение о включении тех или иных видов в Красную книгу РФ должно приниматься на основании научных данных особой комиссией, куда входят биологи – специалисты по разным группам животных и растений. На фоне продолжающегося спора Министерством природных ресурсов и экологии РФ просто была предпринята попытка изменить порядок работы этой комиссии путем учреждения ее президиума, куда вошли чиновники, члены охотничьих организаций, а от науки – всего два зоолога и два ботаника, оказавшиеся в очевидном меньшинстве.

Этому президиуму были предоставлены, по сути, чрезвычайные полномочия по принятию окончательных решений о списке краснокнижных видов. Причем в планируемой конфигурации он мог фактически игнорировать доводы специалистов. Неприглядная попытка создания президиума, к счастью, осталась лишь волюнтаристским намерением, не подкрепленным очередным приказом Минприроды в 2019 году.

А в результате длительных баталий специалистов с чиновниками, в том числе не без помощи общественных кампаний, почти все животные, на включении которых в Красную книгу настаивали ученые, в итоге действительно там оказались. Эта история характеризует усилия, которые сегодня приходится предпринимать, чтобы очевидные решения по сохранению биоразнообразия обрели силу.

Что касается позвоночных животных, то сейчас у нас зачастую просто нет данных для оценки численности и состояния многих видов. Либо эти данные очень приблизительны. Система учета видов, которые попадают в сферу интересов охотников или рыбаков, тоже во многом расстроена и ведется фрагментарно, не позволяя получить объективные данные. Впрочем, если говорить о млекопитающих, численность основных охотничьих видов в России в последние годы кажется относительно стабильной.

В деле сохранения фауны есть множество и других проблем – узкоареальные виды, животные на урбанизированных территориях, влияние инвазивных видов. Например, некоторые насекомые распространены на ограниченной территории, и изменение условий обитания в результате деятельности человека может привести к их уничтожению. Многие беспозвоночные животные до сих пор могут быть не изучены, а потому их исчезновение просто не фиксируется.

– Тем не менее, если говорить о государственном управлении, сохранение биоразнообразия – один из федеральных подпунктов нацпроекта «Экология». То есть один из главных инструментов долгосрочного планирования государственной деятельности, каким принято считать нацпроекты, будет направлен и на решение этой задачи.

– По моему мнению, цели, поставленные в нацпроекте «Экология», к сохранению биоразнообразия имеют весьма отдаленное отношение, несмотря на соответствующие декларации. Прежде всего эти цели ориентированы на развитие природного туризма. По тем документам, которые мне попадались, могу заключить, что если стратегия привлечения туристов на российские природные объекты в нацпроекте хоть как-то прописана, то планируемая работа по сохранению биоразнообразия не выстроена никак.

Но зато установлены показатели, которые, на мой взгляд, дают повод для грустной усмешки, – например, каких значений должна достигнуть численность тигра и нескольких других видов к определенному году. Однако я не видел в материалах нацпроекта информации о том, каким образом будут достигаться эти плановые показатели, какие методы использоваться.

По тем же тиграм для обеспечения их численности необходимо принимать конкретные решения по сохранению их мест обитания, формированию между ними экологических коридоров, восстановлению и сохранению кормовых ресурсов. Если же эти и иные непростые задачи даже не названы, а выдвигаются лишь показатели численности, то серьезно обсуждать эти разделы нацпроекта невозможно.

– Одна из целей Аичи по сохранению биоразнообразия – увеличение площади ООПТ. За последние годы в России появились новые охраняемые природные территории. Можно ли считать успешной государственную политику в этой сфере?

– Появление любой новой охраняемой природной территории – это большой успех и шаг в нужном направлении. Действительно, за последние годы создано несколько федеральных ООПТ. Однако это в основном национальные парки. С одной стороны, такой расклад можно понять – национальных парков в России явно мало. С другой стороны, заповедников и федеральных заказников у нас тоже недостаточно. А у национальных парков природоохранный режим все же существенно иной, чем у заповедников.

Для первых приоритетной задачей, помимо сохранения ценных экосистем, является развитие природного туризма на своей территории. В российских условиях эта функция нередко превалирует, что негативно влияет на охраняемые природные сообщества.

Заповедники же призваны не только сохранять нетронутые и малонарушенные экосистемы, но и изучать особенности их функционирования и динамики. Такие научные данные бесценны, особенно в условиях меняющегося климата, а получить их вне заповедников чаще всего просто невозможно. В любом случае темпы увеличения числа и площади ООПТ никак не соответствуют скорости преобразования природных экосистем под воздействием деятельности человека или климатических изменений.

Площадь федеральных ООПТ – заповедников, заказников и национальных парков – сейчас составляет около 3% от территории России, что абсолютно недостаточно при нашем разнообразии природных ландшафтов.

Это утверждение можно продемонстрировать на конкретных примерах. Возьмем Каспийское море, где до сих пор не создано ни одного полноценного морского резервата. Точно такая же ситуация – на Черном море. У недавно созданного Утришского заповедника есть и морская акватория, но она неадекватно мала с точки зрения принципов сохранения морских экосистем.

У нас очевидный дефицит степных заповедников, и почти все они невелики по размеру. Например, площадь замечательного Оренбургского заповедника составляет лишь 0,3% территории преимущественно степной Оренбургской области, и это единственный степной заповедник в данном субъекте РФ. Отчасти это объясняется тем, что степи в наибольшей степени пострадали от деятельности человека и найти территории, не нарушенные распашкой, непросто.

За последнее время тревожной тенденцией стало стремление российских чиновников объединять различные ООПТ. Тут можно понять управленческую логику – иметь дело с пятью десятками директоров гораздо проще, чем с двумя сотнями.

– Что же в таком случае создает проблему?

– Такое объединение противоречит самой сути развития заповедной системы. Разнообразие имеющихся типов ООПТ в России слишком мало не только для того природного многообразия, которое они призваны сохранять, но и для многочисленных вариантов социально-экологических условий, в которых они функционируют. Каждая ООПТ имеет свои неповторимые особенности, поскольку учреждается на конкретной территории с уникальными природными и социально-экономическими условиями и с соответствующими этим условиям целями и задачами.

Поэтому когда под одной управленческой единицей оказываются заповедник и национальный парк – это напоминает слияние консерватории с художественным училищем. Представить, что под единой дирекцией заповедник будет обеспечивать высокий уровень научных исследований в области охраны природы, а национальный парк выполнять непростые задачи по организации грамотного туризма, очень сложно. Здесь все будет зависеть от конкретного директора, его склонностей и умений.

Другая, еще более опасная тенденция, – это преобразование некоторых заповедников в национальные парки. Такая практика совершенно разрушительна для национальной заповедной системы. И те и другие ООПТ создаются после серьезных научных изысканий, обосновывающих их границы, зонирование, режим охраны, направления научной деятельности и иные особенности функционирования.

Опыт создания системы заповедников – безусловное достижение отечественной науки и природоохранной практики, имеющее общемировое значение. Этот опыт можно считать уникальным, поскольку аналогичные системы территориальной охраны природы за пределами стран бывшего СССР практически отсутствуют.

И терять столь принципиальные наработки ради увеличения числа национальных парков или развития туризма – преступно по своей сути. Так что и здесь мы вновь, к сожалению, возвращаемся к проблемам неадекватного госрегулирования.

– В то же время есть ли повод говорить о каких-то объективных успехах в сохранении биоразнообразия в последние десятилетия?

– Успехи, разумеется, тоже есть. И федеральные, и региональные ООПТ осуществляют серьезную и ценную работу по сохранению редких видов. И ряд их достижений уникален и заслуживает всяческой поддержки. Например, программа по выращиванию и возвращению в природу стерхов, которая реализовывается в Окском заповеднике.

Журавлиный питомник в Окском заповеднике Credit: Игорь Шпиленок

Тот же Окский заповедник проводит в своей охранной зоне важную работу по экологической реабилитации мест обитания выхухоли – эта деятельность по углублению пойменных водоемов уже показывает хорошие результаты и заслуживает расширения мест обитания редкого зверька на другие территории. В целом именно в пределах ООПТ сохраняются относительно стабильные группировки выхухоли. Например, очень важен в этом отношении национальный парк Угра.

В последние годы в России осуществляется международная программа по сохранению лопатня – крайне редкого кулика, гнездящегося главным образом на Чукотке. Ученые занимаются изъятием его кладок и выращиванием птенцов в питомниках для последующей интродукции в дикую природу. Без этой перспективной научной и природоохранной программы шансы на сохранение лопатня были бы крайне малы.

Можно отметить еще несколько показательных программ – в частности, расширение мест обитания зубра в дикой природе, а также создание вольной популяции лошади Пржевальского в Оренбургском заповеднике. То, что Россия получила доступ к особям из племенного поголовья этих лошадей и стала участником большой программы по их возвращению в дикую природу, говорит о высокой оценке нашего потенциала.

Так что, конечно, можно говорить и об успехах, но успехах скорее локальных. Что совершенно не отменяет тяжелых системных проблем в непростой многоплановой работе по сохранению биоразнообразия, о которых я упоминал.

Статья подготовлена специально для 80 номера издаваемого «Беллоной» журнала «Экология и право»