Почему отказываюсь от передач на ТВ

– Александр Николаевич, вас не принимала советская власть – до перестройки не был разрешен к прокату ни один ваш фильм. Как относится к режиссеру, общественному деятелю Сокурову власть нынешняя?

– Люди, которые руководят страной, как правило, не смотрят то, что я делаю. Я не очень этим огорчен и никогда не слышал, чтобы кто-то из власть предержащих проявлял интерес. Но это, может быть, и не обязательно? Что касается СМИ, хочу отметить, что два издания всегда печатали интервью со мной, не делая цензурных правок, как бы резко я ни высказывался – «Новая газета» и «Невское время».

С телевидением сложнее: страх телевизионщиков мне непонятен, но там всегда существуют жесткие ограничения. Я отказываюсь приходить на целый ряд передач на российском телевидении, говоря: если вы гарантируете мне, что все то, что я скажу, будет оставлено – я приду. Конечно, говорят мне. Потом начинаются редакторские сомнения – и я отказываюсь. Как это связано с руководством – не знаю. Если с Борисом Ельциным и людьми из его окружения я был знаком лично, то с Дмитрием Медведевым никогда не встречался. С Владимиром Путиным было несколько встреч, в сложных обстоятельствах; я видел, что ему не нравится то, что я говорю, и он возражал, но никогда не было ощущения, что меня сейчас начнут преследовать. На многих публичных мероприятиях, где он был, я выражал контрастные к его мнению позиции, но всегда без последствий.

– Продолжится ли при новой питерской власти работа Совета по культурному наследию, в который вы входите, продолжится ли диалог с градозащитниками?

– Мне трудно ответить – я только-только познакомился с нынешним губернатором. Посмотрим, какие у него цели. Мне перед уходом звонила Валентина Матвиенко, и я просил: самое главное – передайте новому губернатору в наследие этот диалог. Раз вы заявили, что жалеете, что поздно начали его, поздно «вышли из окопов» – так пусть и он с самого начала из них выйдет. Или, точнее, в них даже не заходит. Потом Матвиенко звонила уже после Венецианского фестиваля – во время моей пересадки в Мюнхене – и поздравляла. Я поблагодарил и сказал: для меня важно, чтобы пауза не затянулась, чтобы диалог продолжался. Она ответила, что новый губернатор обязательно будет следовать этому принципу… Но сейчас это сразу будет видно: если он согласится внести изменения в состав Градостроительного совета, куда не включили градозащитников, если остановит целый ряд болезненно-спорных проектов. Мои первые впечатления от общения с новым губернатором – очень хорошие.

Я отдаю долги…

– На фестивале в Венеции, где ваш «Фауст» получил «Золотого льва», ваша общественно-политическая деятельность упоминалась?

– Там было много журналистов, и буквально через раз у меня об этом спрашивали – и французы, и немцы, и итальянцы, и австралийцы. Я все время говорил, что я – только часть общественного движения, которое начало работать давно, и что мы пытаемся отстоять город. Надо говорить о тех, кто начинал это сопротивление, а я позже многих пришел в градозащитное движение. Позже «Живого города», позже «Яблока», позже многих общественных деятелей, которые уже очень давно серьезно занялись этими проблемами. Они мне помогали во многом разбираться, грамотно и четко объясняли сложнейшие градостроительные проблемы.

– Ваша общественная и правозащитная деятельность не может не вызывать у поклонников вашего творчества, граждан России, симпатию и поддержку. Но почему вы этим занимаетесь, в отличие, скажем, от подавляющего большинства деятелей кино и культуры?

– Это всегда очень личное. Я прекрасно понимаю, что многое в моей жизни свершилось потому, что вокруг меня были люди, которые меня поддерживали, мне помогали – поперек власти и общественного настроения и течения. Когда я приехал жить в Ленинград,  мои картины одна за другой закрывались по политическим соображениям, некоторые не доводились даже до копии и отправлялись в сейф к директору студии. Но каждый раз меня каким-то образом, но запускали в работу. Я снова делал картины, их опять пытались прикрыть… Какое-то небольшое количество людей участвовало в моей судьбе, помогало мне. Я понимаю, что человеческая судьба всегда реализуется при чьей-то поддержке и кто-то берет на себя часть твоих проблем. В моей жизни этого было не так и много, наверное, но это было. И теперь я отдаю долг. Ведь на моих глазах творились безобразия – с Ростроповичем, Солженицыным, Вишневской, диссидентами. Я же все это видел! И был в растерянности, не зная, что делать, наблюдая за битвой людей с целым государством. Это моя вина! Я виноват в том, что во время событий в Чехословакии в 1968 году не пошел на Красную площадь, что никак граждански себя не проявил, что на моих глазах происходила травля Солженицына, и я, провинциальный мальчик, не знал, что делать. Перед ним я виноват, перед Ларисой Богораз я виноват, перед всем движением сопротивления. И сейчас я делаю все, что могу. Хотя могу очень мало. Я по природе своей непубличный человек и мне довольно тяжело быть в центре общественного внимания.

Одичание – падение общего уровня культуры

– Чем, на ваш взгляд, порождаются такие явления, как разрушение исторического облика Петербурга, других российских городов, вырубка лесов, строительство ЦБК на Байкале?

– Одичанием. Это падение общего уровня культуры.

– В XXI веке?

– Во времена Возрождения, с одной стороны, был Леонардо, а с другой – свирепствовала инквизиция. Казалось, что мир уже был достаточно цивилизован – и вдруг начались крестовые походы. Одичание периодически происходит в обществе любой формации. Сейчас резко изменилось положение гуманитариев на исторической карте… Ведь раньше впереди шли гуманитарии и выясняли, куда можно идти, а куда нельзя. Они были «разведчиками развития». А теперь этими разведчиками стали компьютерщики, физики, химики, а гуманитарии оказались непонятно где. У компьютерщиков, физиков и химиков нет никакой осторожности, сегодня в цивилизационном развитии нет гуманитарной составляющей… Это радикальная ситуация. Человечество не вынесет такой степени радикальности.

У нас трусливая молодежь

– Приживется ли в России экологическое мышление – новая ментальность, иное отношение к окружающей нас среде?

– Думаю – обязательно приживется. Оно уже есть, хотя и в небольшой степени. Недавно я ездил в Иркутск, в моей программе было посещение заводов атомной промышленности. Встречался и с активистами экологического движения – это зрелые и сильные люди, они вполне способны сопротивляться. Хотя для такой огромной страны, как наша, этих людей, конечно, мало. Нам кажется, что «зеленое движение» такое маленькое, потому что пространство колоссальное. В этом пространстве даже миллион человек – все равно будет мало. Но я уверен, что это единственно возможный путь. Одно только печально: у нас очень трусливая молодежь.

– Почему вы так думаете?

– Студенчество трусливое, несамостоятельное, без политического самосознания, «гуманитарного патриотизма», как я бы сказал. Кто были зрители моих фильмов в советский период? Студенты и научно-техническая интеллигенция. Полные залы, подпольные просмотры, и в первые годы после рассекречивания этих фильмов – тоже были полные залы. Это не только моих фильмов касается – посмотрите, например, на судьбу фильмов Тарковского.
Весь серьезный театр и кинематограф, вся серьезная литература держались на студенчестве и научно-технической интеллигенции. Когда они ушли из залов и отложили в сторону книгу – все рухнуло. Вот это самая большая проблема и градозащитного, и экологического движения: молодежь стоит спиной к общественным движениям и культуре.