Жалоба в Европейский Суд по правам человека

неофициальный перевод с английского языка

 

в соответствии со статьей 34 Европейской Конвенции по правам человека
и статьями 45 и 47 Регламента Суда
Григорий Михайлович ПАСЬКО Заявитель
против
Российская Федерация Ответчик
Дата подачи: 24 декабря 2002 года
I. СТОРОНЫ
A. ЗАЯВИТЕЛЬ
1. Фамилия 2. Имя
ПАСЬКО Григорий Михайлович
Пол: мужской

3. Национальность

Русский

4. Профессия
Заявитель является журналистом и писателем. Работал в газете Тихоокеанского флота «Боевая Вахта», имеет звание капитана второго ранга ВМФ России. Опубликовал несколько книг, в настоящее время занимает должность главного редактора журнала «Экология и Право».

5. Дата и место рождения
19 мая 1962 года, село Крещеновка Нововоронцовского района Херсонской области Украины

9. Имена представителей
Фруде Элгесем, Иван Павлов и Йон Гаусло

8. Адрес проживания в настоящее время
2-йотряд
21бригада
УЦ267/41
692526г.Уссурийск

B. ВЫСОКАЯ ДОГОВАРИВАЮЩАЯСЯ СТОРОНА
13. РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ

КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ – ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Факты, на которых основывается это заявление, взяты из различных утверждений, заявлений и ходатайств Заявителя и его адвокатов, а также из событий, заявлений и правовых решений по его делу, произведенных российскими властями.

Заявитель, журналист газеты Тихоокеанского флота, был арестован и помещен под стражу 20 ноября 1997 года по подозрению в совершении государственной измены в форме шпионажа. В это же время его квартира подверглась обыску, где было изъято большое количество документов, а также компьютер. Решением суда от 20 июля 1999 года Заявитель был оправдан по обвинениям в государственной измене в форме шпионажа. Однако согласно этому же решению Пасько был признан виновным в злоупотреблении служебным положением, преступлении, в котором он никогда не обвинялся. После обжалования решение было отменено. Позднее 25 декабря 2001 года он был осужден Тихоокеанским флотским военным судом. В суде участвовали эксперты, назначенные Министерством обороны. Осуждение базировалось целиком на одном из десяти эпизодов, который составил основу обвинения. По остальным эпизодам он был оправдан. 25 июня 2002 года Военная коллегия Верховного Суда оставила приговор в силе, внеся некоторые изменения.

Заявитель считает, что факты по делу нарушают Конвенцию по следующим пунктам:

Нарушение Статьи 6 (1) – разумный срок
Заявитель утверждает, что российскими правоохранительными органами было нарушено закрепленное в Статье 6(1) его право на разбирательство дела в разумный срок. Он обвинялся в сборе и хранении сведений относящихся к государственной тайне с целью их передачи двум японским гражданам, а также в передаче этих сведений. Расследование фактов дела завершилось 20 мая 1998 года и никогда больше не возобновлялось. Утверждается, что дело не представляло особой сложности, и, следовательно, сложность дела никак не может оправдать четыре года, которые потребовались правоохранительным органам с момента окончания следствия и до разрешения дела согласно Статье 6(1) Конвенции. Обращение властей с делом не вызывает уважения, в то время как Заявитель не несет ответственность за срок разбирательства. Таким образом, утверждается, что срок разбирательства по статье 6(1) был нарушен.

Нарушение Статьи 6 (1) – справедливый суд
Заявитель утверждает, что было нарушено его право на справедливый суд. Во-первых, эксперты по государственной тайне, назначенные в ходе судебного слушания не были нейтральны и независимы. Это нарушение принципа равенства сторон. Во-вторых, эксперты базировались на документах и сведениях, которые не были представлены защите или суду. Таким образом, был нарушен принцип состязательности в суде. В-третьих, защита была лишена реальной возможности возразить новым обвинительным высказываниям свидетелей, появившихся на последней стадии судебного слушания. Это составляет не только нарушение принципа равенства сторон, но также и право на достаточное время и возможности для подготовки защиты. В-четвертых, право считаться невиновным, до тех пор, пока виновность не будет установлена законным порядком, было нарушено обличительными высказываниями высокопоставленных офицеров ВМФ в ходе судебного слушания.

Нарушение Статьи 7 – Применение закона с обратной силой и вольная интерпретация уголовного права
Заявитель утверждает, что обвинение против него в сборе и хранении секретных сведений частично основано на применении закона с обратной силой и частично на вольной интерпретации секретного приказа №055 с целью доказательства наличия государственной тайны в сведениях, имеющихся у Пасько.

Кроме того, использование секретного закона как такового является нарушением принципа законности. Таким образом, базовые принципы Статьи 7, которые были основаны прецедентным правом в Европейском Суде, были нарушены

Нарушение Статьи 10 – свобода выражения
Заявитель утверждает, что его свобода выражения как журналиста была нарушена. Заявитель сообщал о проблемах большой общественной значимости для России и других стран. Вмешательство выглядело в форме изъятия документов и статей, необходимых для журналистской работы; чрезмерном уголовном преследовании; и приговоре, основанном на доводах, способных заставить журналистов отречься от свободы слова. Вмешательство не соответствовало закону, установленному российскими судами. Кроме того, серьезное вмешательство в свободу выражения Заявителя не может быть оправдано соображениями национальной безопасности. Документы не составляли государственной тайны, и в большинстве содержали сведения доступные в открытых источниках.

II. ИЗЛОЖЕНИЕ ФАКТОВ

1. Предыстория

Заявитель начал свою службу в Вооруженных силах СССР в 1979 году, в 1983 году получил офицерское звание. В том же году он начал работать журналистом в газете Тихоокеанского флота «Боевая Вахта». Во времена перестройки и гласности в конце 80-х годов, его статьи были посвящены острым проблемам на флоте в духе того времени.

Его статьи касались главным образом обращения с радиоактивными отходами и других проблем Тихоокеанского флота. В 1993 году Заявитель провел видеосъемку военных танкеров, сбрасывающих снаряды и жидкие радиоактивные отходы в Японское море. Фильм под названием «Зона повышенной опасности» был показан по японскому телевидению, станцией Ниппон Хосо Кьокай (NHK), а также Приморским телевидением на Дальнем Востоке. В этом фильме, а также в ряде статей газеты «Боевая Вахта» и на страницах других изданий Владивостокской прессы он раскрывал угрозу для окружающей среды со стороны выведенных из боевого состава атомных подводных лодок и деятельности Тихоокеанского флота (ТОФ) на Дальнем Востоке России. Этот фильм и более 100 статей, опубликованных в «Боевой Вахте», других Владивостокских газетах и национальной российской прессе, раскрывали экологическую угрозу, исходящую от стареющих подлодок и деятельности Тихоокеанского флота. Он сообщил, что к 1993 году флот затопил в Японском море 6 863 контейнера с радиоактивными отходами и 38 боевых кораблей, в местах, где не велось наблюдение уже 20 лет. Кроме того, Заявитель сообщил, что ВМФ России в 70-х и 80-х годах затопляло от 70 до 120 тонн боеприпасов ежегодно в Японском море, и что в 90-х годах эта цифра увеличилась до 1000 тонн в год. В своих статьях он также обращал внимание на отсутствие финансирования и высокий уровень коррупции на флоте как возможные причины вышеупомянутых проблем. В 1997 году он исследовал проблему исчезновения 100 миллионов долларов, выделенных Японией на очистку ядерных хранилищ, согласно договору 1993 года между Японией и Россией, предусматривающему выделение 95 миллионов долларов на разделку ядерных боеголовок и обращение с радиоактивными отходами. Он собрал несколько документов по этой проблеме для будущих публикаций, однако они бесследно исчезли из его офиса незадолго до ареста. Заявитель имел контакты и передавал открытую информацию своим российским коллегам. Он также работал внештатным журналистом на японскую телекомпанию NHK и газету Асахи Симбун, и снабжал открытой информацией и видеоматериалами их представителей, в особенности официально аккредитованных японских корреспондентов во Владивостоке Такао Дзюн (NHK) и Тадаши Окано (Асахи Симбун). Исходя из материалов дела, его журналистская работа привлекла внимание ФСБ. В течение 1996-1997 годов ФСБ (Управление ФСБ РФ по ТОФ) активизировала наблюдение за Заявителем и начала также прослушивание его телефонных переговоров.

2. Изъятие документов в аэропорту Владивостока
13 ноября 1997 года Заявитель выезжал в командировку в Японию для подготовки материала о захоронениях российских моряков в Японии. Поездка была официально санкционирована руководством ТОФ. При прохождении таможенного контроля он был задержан для производства осмотра его багажа. После детального осмотра, несколько документов, которые он имел при себе, были изъяты, хотя ни один из них не имел грифа «секретно» и не касался военных проблем. Среди них: письмо командующего ВМФ России председателю профсоюзного комитета Приморского края с описанием ситуации в обществе в регионе, протокол с описанием работы по комплексному анализу ситуации в военно-промышленном комплексе Приморского края, письмо миграционной службы с описанием ситуации с северокорейскими рабочими в регионе.

Несмотря на изъятие документов, с которыми Заявитель намеревался работать заграницей, ему было разрешено отбыть в Японию.

3. Арест Заявителя и обыск на его квартире

Ни один из изъятых на таможне документов не имел грифа «секретно», и последующие экспертизы, проведенные Министерством экономики РФ и Миграционной службой РФ, установили отсутствие в них государственной тайны. Несмотря на это Заявитель был задержан после его возвращения из Японии 20 ноября 1997 года по подозрению в совершении преступления (в порядке статьи 122 УПК РСФСР). В ту же ночь сотрудники ФСБ провели обыск на квартире Заявителя и изъяли документы в количестве 1762 листа. Обыск проводился с нарушением статей 169, 170 (1) и 176 (2) действующего Уголовно-Процессуального Кодекса РСФСР от 1960 года (далее УПК), поскольку сотрудники, проводившие обыск не имели полномочий на проведение ими этого следственного действия. Кроме того, понятые не всегда присутствовали в комнатах, где следователи вели обыск, протокол изъятых документов был составлен ненадлежащим образом. Последующий после обыска осмотр изъятых документов также был проведен с нарушением положений УПК. Количество осмотренных сотрудником ФСБ документов не соответствовало количеству изъятых в ходе обыска (см. Приложение 12, Кассационная жалоба защиты от 4 апреля 2002 г., часть IV).

Кроме того, было установлено, что на отдельных листах протокола были сфальсифицированы подписи понятых, участвовавших в обыске.

Эти обстоятельства явились основанием для того, чтобы при первом рассмотрении уголовного дела Тихоокеанский военный суд вынес в адрес ФСБ и военной прокуратуры частное определение, в котором обратил внимание на выявленные факты фальсификации, охарактеризовав их как «серьезные нарушения» УПК (ст. 141 и 181).

По сообщению ФСБ и военной прокуратуры, после проведенной служебной проверки Александр Егоркин, который сфальсифицировал протокол и являлся начальником следственной группы, был привлечен к дисциплинарной ответственности.

4. Экспертные оценки конфискованных документов
Документы, изъятые во время обыска на квартире Заявителя и в аэропорту, были переданы группе экспертов, назначенных Восьмым отделом Штаба ТОФ. Главная миссия упомянутой группы – это обеспечение штаба Тихоокеанского флота тактической, методической и организационной поддержкой в области защиты государственной тайны. В вооруженных силах России все воинские соединения имеют свои Восьмые отделы, являющиеся внутренними контрольными органами. Офицеры различных Восьмых отделов считаются специалистами в области защиты государственной тайны в вооруженных силах и имеют тесную связь с ФСБ.

Экспертная группа провела предварительную экспертизу на предмет наличия в документах секретных сведений. Группа, на состав которой Заявитель не имел никакого влияния, пришла к выводу в конце ноября 1997 года, что некоторые из документов – хотя ни один из них и не имел грифа «секретно» – содержали сведения, относящиеся к государственной тайне согласно Приказу Министра обороны РФ № 055 от 10 августа 1996 года (далее Приказ № 055). В результате этого заключения 28 ноября 1997 года, спустя 8 дней после задержания, Заявитель был обвинен в государственной измене в форме шпионажа (статья 275 Уголовного Кодекса РФ).

После этого первого предварительного экспертного заключения документы, изъятые у заявителя, подлежали дальнейшей экспертной оценке. 22 декабря 1997 года три экспертные группы, назначенные и организованные Восьмым Управлением Генерального штаба Министерства обороны РФ, представили свои заключения. Экспертам было предложено изучить все документы, изъятые 20 ноября. В своей оценке они базировались на Приказе № 055 и обнаружили государственную тайну в некоторых изъятых документах. Защита Заявителя, считала, что независимые эксперты должны провести оценку документов для определения наличия государственной тайны, однако адвокаты не имели влияния на состав экспертной группы.

14 марта 1998 года еще одна экспертная группа, также организованная Восьмым Управлением Генерального штаба Минобороны РФ без всякого участия Заявителя, представила свое заключение. Эта группа исследовала лишь те документы, в которых предыдущие эксперты обнаружили государственную тайну, согласно заключениям от 22.12.1997. За исключением незначительных поправок экспертиза подтвердила предыдущие заключения. Как и ранее оно также было основано на Приказе № 055.

Заключения различных экспертных групп, на состав которых Заявитель не имел никакого влияния, имели решающее значение для развития дела на этой стадии. Предварительное заключение в ноябре 1997 года о возможном наличии государственной тайны в (незаконно изъятых) материалах было необходимым, чтобы обвинить Заявителя в государственной измене в форме шпионажа и продлить его заключение. В то же время заключения от 22 декабря 1997 года и 14 марта 1998 года имели решающее значение как для продления содержания под стражей, так и для содержания обвинительного заключения предъявленного Заявителю 28 августа (пар.6). Если бы эксперты пришли к заключению, что в изъятых материалах нет государственной тайны, обвинение бы не смогло обосновать дело, и Заявителя пришлось бы освободить.

5. Завершение расследования
20 мая 1998 года расследование было завершено. Защите и Заявителю было предложено ознакомиться с материалами дела. Хотя статья 123(3) Конституции РФ и предусматривает, что «Судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон», УПК не разрешает защите и обвиняемому знакомиться с какими-либо материалами дела или доказательствами по делу до окончания расследования. Затем доступ предоставляется, и защита в принципе имеет неограниченное время для ознакомления с документами. Однако в деле Заявителя руководитель следственной группы капитан юстиции Александр Егоркин 24 июня 1998 года вынес постановление, в котором он попытался ограничить время обвиняемого и защиты на ознакомление с материалами дела. Он мотивировал это тем, что защита умышленно затягивала ознакомление с делом. Однако после жалобы защиты Егоркину пришлось аннулировать постановление, явно нарушавшее закон. 25 августа 1998 года Заявитель и защита закончили чтение материалов дела. 28 августа прокурор Тихоокеанского флота представил обвинительное заключение (приложение 6) и через три дня передал дело в Тихоокеанский Флотский военный суд. 29 сентября суд назначил начало процесса на 14 октября 1998 года.

6. Обвинительное заключение
Поскольку УПК не позволяет защите знакомиться с обвинительным заключением, пока не будет назначена дата судебного слушания, этот документ не было доступен до 29 сентября 1998 года. Обвинительное заключение состоит из беспорядочного и частично непонятного описания фактов по делу. В заключении говорится, что доказан факт сбора, хранения и передачи Заявителем японским журналистам Такао Дзюн телеканала NHK и Тадаши Окано из газеты Асахи Симбун следующих сведений, якобы содержащих государственную тайну:

 точное время и место отправления эшелона с отработанным ядерным топливом (ОЯТ);

 черновик статьи, написанной Заявителем, об утилизации атомных подводных лодок (АПЛ);

 копия отчета о финансовой ситуации на ТОФ;

 копия отдельных страниц инструкции по спасению космических экипажей при аварийной посадке на воде;

 доклад об утилизации и обращении с выведенными из боевого состава АПЛ;

 вопросник по утилизации жидкого ракетного топлива;

 список ядерных и радиационных аварий на борту АПЛ;

 копии отдельных страниц доклада об утилизации оружия и боезапаса;

 схема хранилища ОЯТ и ядерных отходов;

 рукописные заметки со встречи штаба ТОФ от 11 сентября 1997 года;

За исключением сведений о дате и времени отправления эшелона с ОЯТ, в устной передаче которой японским гражданам был обвинен Заявитель, остальные 9 документов с якобы секретными сведениями были изъяты на квартире Заявителя 20 ноября 1997 года. Данный факт основан на заключении трех экспертиз от 22.12.1997 и одной от 14.03.1998 (пар.6). Кроме упоминавшегося приказа №055, правовой базой является также указ Президента РФ №1203 от 30.11.1995 и различные части статьи 5 Федерального Закона «О государственной тайне» от 21.07.1993, значительно измененного 9 октября 1997 года (раздел III пар. 7 Жалобы). Кроме того, документы, изъятые у Заявителя в аэропорту 13 ноября 1997 года, также упоминаются в обвинительном заключении. Однако согласно экспертам эти документы содержат лишь сведения «ограниченного распространения», а не государственную тайну. Таким образом, эти документы не являются частью обвинений.

Стоит подчеркнуть, что вышеупомянутые документы были необходимы Заявителю для его журналистской работы. Ни один из них не имел грифа секретно, и они им были открыто собраны в качестве материала для различных статей. Стоит заметить, что 11 сентября 1997 года Заявитель сделал рукописные записи для газеты «Боевая Вахта», что в итоге стало единственным эпизодом, за который он был позднее осужден. Как сделало бы большинство журналистов, он записывал выступлений офицеров, которые оценивали недавно закончившиеся учения на Тихоокеанском флоте. Выступающие не сообщали о каких-либо запретах и не реагировали на присутствие журналиста, делавшего записи речей. Тем не менее, эксперты (пар.4) пришли к выводу, что заметки содержат значительное количество секретных сведений, а несколько высокопоставленных офицеров Тихоокеанского флота заявили позднее, что сведения были «совершенно секретными» (пар.18). Однако если сведения действительно были такими секретными, выглядит примечательно, что никто не попытался воспрепятствовать Заявителю делать записи. Эти обстоятельства позволяют утверждать, что дело против Заявителя было спровоцировано возможной необходимостью со стороны ФСБ и ТОФ остановить его журналистскую работу, а не необходимостью защиты национальной безопасности.

7. Суд отложен
14 октября 1998 года Заявитель и его защита явились в суд Тихоокеанского флота. Там они были проинформированы, что суд откладывается на неопределенный период времени. Причиной было назван тот факт, что Военная коллегия Верховного суда РФ рассматривает его жалобу о законности и основаниях его содержания под стражей. Четыре тома его дела находились в Верховном суде в Москве. Вопрос об основании содержания Заявителя под стражей или под подпиской о невыезде, не имел как такового значения для дела. Таким образом, Тихоокеанский Флотский военный суд, похоже, использовал факт отсутствия четырех томов дела для неоправданного затягивания процесса.

Суд возобновился 21 января 1999 года. Председательствующим судьей был лейтенант юстиции Д.П. Савушкин, а присяжные заседатели подполковники Половников и Дронов, оба бывшие служащие ФСБ. Во время суда они были действующими офицерами пограничной береговой охраны, службы, которая напрямую подчинялась ФСБ до 1993 года, а ФСБ предъявляла обвинения против Заявителя. Согласно многочисленным источникам в 1998/1999 годах существовали планы вернуть пограничную службу в подчинение ФСБ.

27 января судья Савушкин обвинил адвокатов Заявителя Карена Нерсесяна и Анатолия Пышкина в разглашении информации закрытого слушания в прессе. Нерсесян был отстранен от дальнейшего участия в процессе за неуважительное отношение к судьям. Во время допроса свидетелей Нерсесян указал, что возможно телестанция NHK заключила сделку с ФСБ, чтобы обеспечить отсутствие обвинений или депортации своих сотрудников из России вследствие сотрудничества Заявителя с NHK, в ответ NHK должно отказаться от защиты Заявителя. Судьям, похоже, это не понравилось, и они удалили Нерсесяна с процесса. В тот же день руководитель ФСБ на Тихокеанском флоте Николай Соцков заявил в интервью местной газете, что Заявитель был виновен в шпионаже и не имел никакого отношения к экологии (Владивосток-новости, 29 января 1999 года).

Эти и другие случаи заставили организацию «Международная Амнистия», следившую за делом с самого начала, сделать несколько заявлений, где выражается тревога по поводу справедливости суда (например, AI Index EUR 46/007/99, приложение 13). Ссылаясь на состав суда «Международная Амнистия», также затронула вопросы независимости и объективности суда.

8. Затягивание процесса
Суд был охарактеризован рядом плохо обоснованных задержек в течение зимы и весны 1999 года. Первая задержка произошла 29 января, когда суд был отложен до 8 февраля, а затем до 16 февраля. Обе задержки были вызваны дисквалификацией адвоката Нерсесяна от участия в деле, что заставило защиту направить ходатайство с просьбой об отводе суда из-за его необъективности. 16 февраля суд был отложен еще на 3 дня, потому что краткое изложение обвинительного заключения против Заявителя появилось в интернете. Суд был приостановлен, чтобы предоставить ФСБ время на выяснение причин происшедшего.

В апреле и мае суд в двух случаях приостанавливал процесс с целью дать возможность японским корреспондентам дать показания в суде, но они так и не явились в суд. Вместо этого контрразведка ТОФ предоставила документ, описывающий шпионскую деятельность журналистов телекомпании NHK и газеты Асахи Симбун. Однако документ не объяснял, почему журналистам не были предъявлены обвинения, и почему они не были высланы из России в связи с делом.

В июне слушание было отложено на 2 недели, когда суд усомнился в достоверности протокола обыска квартиры Заявителя (пар.3) и потребовал провести новую экспертизу протокола. Эксперты Министерства юстиции пришли к заключению, что протокол был подделан, поскольку следователи вписали текст в протокол, после того, как он был подписан понятыми.

9. Первый приговор
24 июня 1997 года в своем заключительном слове прокурор полковник юстиции Константин Осипенко запросил 12 лет заключения за измену в форме шпионажа, что является минимальным наказанием по статье 275 УК РФ. Причина минимального наказания была в том, что якобы шпионские действия Заявителя не принесли ущерб безопасности России. 4 июля защита в своей заключительной речи запросила полного оправдания, утверждая, что обвинения не нашли подтверждения в течение судебного слушания.

Приговор был вынесен 20 июля 1999 года (приложение 1). Суд не оспаривал экспертизу, в которой утверждалось, что сведения, в передаче которых обвинялся Заявитель, были секретными. Однако, суд посчитал не доказанным, что он передавал эти сведения кому-либо, а также что он собрал эти сведения с целью их дальнейшей передачи. Следовательно, он был оправдан по обвинениям в государственной измене в форме шпионажа по статье 275 УК РФ. Однако был приговорен к трем годам заключения за злоупотребление служебным положением по статье 285 УК РФ, преступление, в котором он никогда не обвинялся. Поскольку Заявитель был осужден впервые и к 20 июля 1999 года уже провел 20 месяцев в заключении, т.е. больше, чем треть присужденного ему срока, то он был освобожден по амнистии объявленной постановлением Государственной Думы от 18 июня 1999 года.

20 июля суд также вынес частное определение (приложение 2), в котором заявил о серьезных нарушениях Уголовно-процессуального кодекса, совершенных руководителем следственной группы Александром Егоркиным, который частично сфальсифицировал протокол обыска на квартире Заявителя 20 ноября 1997 года (пар.3).

10. Приговор обжалован и опротестован
В своем протесте от 27 июля 1999 года обвинение потребовало отмены приговора и возвращения дела обратно в Тихоокеанский суд для повторного рассмотрения из-за противоречия фактов, установленных судом и его приговора. В подтверждение своего протеста обвинение утверждало, что суд нашел доказанным факт того, что Заявитель собрал и хранил с целью передачи, а затем передал секретные сведения в Японию. Из всего списка обвинений (разд.6) протест прокурора касался сведений о дате и месте отправления эшелона с отработанным ядерным топливом, обращения с жидким ракетным топливом и утилизации атомных подводных лодок. В протесте нет ни единого слова о рукописных записях, сделанных заявителем на заседании Военного совета ТОФ 11 сентября 1997 года, за что он был позднее приговорен (раздел 20 ниже).

Обвинение также утверждает, что суд неправильно квалифицировал действия заявителя по статье 285 вместо статьи 275 УК РФ. Кроме того, он подчеркивает, что суд не обратил внимания на тот «факт», что Россия и Япония никогда не подписывали мирный договор после Второй Мировой войны, и следовательно формально две страны находятся в состоянии войны. В дополнительной жалобе от 29 августа 2000 года (приложение 8) обвинение утверждает, что суд назначил наказание, не соответствующее совершенному преступлению.

Заявитель потребовал полного оправдания в своей жалобе, которая была направлена в Военную коллегию Верховного суда 27 июля 1999 года, а затем направил дополнительные жалобы 5 августа 1999 года и 3 сентября 2000 года, в которых были опровергнуты аргументы прокурора.

11. Затягивание процесса
В марте 2000 года Военная коллегия Верховного суда постановила, что нарушением прав Заявителя является направление дела в Москву без ознакомления Заявителя с протоколом судебного заседания. В результате этого решения дело было направлено обратно во Владивосток, с тем, чтобы Заявитель мог ознакомиться с протоколом и подписать его до того, как дело будет опять послано в Военную коллегию Верховного суда. Таким образом, из-за незаконной отправки дела Тихоокеанским судом в Москву, процесс по делу Заявителя был задержан на этой стадии примерно на один год, а может и больше. Для сравнения период от второго приговора Тихоокеанского флотского военного суда до решения Военной Коллегии ВС РФ в деле Заявителя составил 6 месяцев (с 25 декабря 2001 года до 25 июня 2002 года). В деле Никитина (см. жалобу 50178/99) период между решениями суда первой инстанции и кассационного суда составил немного больше, чем три месяца (с 29 октября 1998 года до 4 февраля 1999 года, с 29 декабря 1999 года до 17 апреля 2000 года). В настоящем деле этот период составил 16 месяцев.

12. Дело передано на новое судебное рассмотрение
Военная коллегия Верховного суда рассмотрела дело 21 ноября 2000 года, 16 месяцев после решения суда ТОФ. После короткого заседания, в ходе которого защита и обвинение поддержали устно свои обращения, суд объявил об отмене решения суда ТОФ (приложение 3). Причинами были названы неполнота и односторонность суда; несоответствия фактов дела, установленных судом, и его решения; неправильного применения уголовного закона. Коллегия вернула дело обратно в Тихоокеанский флотский военный суд для нового рассмотрения в ином составе суда, в соответствии со статьями 343, 344, 346 и 351 УПК РФ.

Как явствует из решения Военной коллегии до вынесения нового решения, суду необходимо провести новую экспертизу по вопросу наличия в материалах дела сведений, составляющих государственную тайну. Таким образом, Коллегия посчитала что экспертизы, на которых основано обвинительное заключение (а также приговор Военного суда ТОФ), были неудовлетворительны. Кроме того, Коллегия посчитала необходимым провести экспертизу аудиозаписей телефонных разговоров Заявителя, перехваченных ФСБ, с целью определения принадлежности голоса на записи Заявителю.

13. Переносы суда
Заявитель и защита явились по приглашению в Тихоокеанский флотский военный суд 22 марта 2001 года, ожидая, что начнется второй судебный процесс. Однако там в неформальной обстановке председательствующий судья подполковник юстиции Дмитрий Кувшинников сообщил им, что суд начнется 4 июня 2001 года. Однако 4 июня прокурор полковник юстиции Александр Кондаков попросил перенести суд на 20 июня по неотложным семейным обстоятельствам. Суд выполнил эту просьбу. 20 июня суд был опять перенесен на 11 июля, на этот раз без упоминания каких-либо причин.

Существует мнение, что реальной причиной переноса суда было отсутствие надлежащим образом уполномоченных народных заседателей, назначаемых в соответствии с требованиями российского закона и участвующих в судебном процессе. Как и другие суды уровня Заявителя, суд должен состоять из одного профессионального судьи и двух народных заседателей. Согласно статье 2 Федерального закона «О народных заседателях федеральных судов общей юрисдикции в Российской Федерации», список народных заседателей должен утверждаться законодательным органом субъекта РФ, т.е. в данном случае Приморской краевой Думой. Однако местная Дума утвердила новый список народных заседателей лишь в начале июля 2001 года. В случае если бы суд состоялся с участием народных заседателей, которые не были бы включены в одобренный список, судебное решение не имело бы силы. Таким образом, суд не мог начаться раньше.

14. Начало суда
11 июля 2001 года судебное заседание все-таки началось под председательством судьи Кувшинникова и с участием народных заседателей Бабича и Морозова. В отличие от первого суда заседатели были облачены в судейские мантии, а не в военную форму, как это было в ходе первого судебного заседания. Однако все они были военнослужащими вооруженных сил РФ, Морозов проходил службу на Тихоокеанском флоте, Бабич — в Управлении Федеральной пограничной службы по Приморскому краю, которая, как указывается в разделе 7, до 1994 года находилась в подчинении ФСБ — организации выдвинувшей обвинения против Заявителя.

14 июля в соответствии со ст. 78 УПК РФ суд запросил Министерство обороны, Минатом, МИД назначить экспертов в области военной тайны для определения наличия или отсутствия в обсуждаемых материалах дела сведений, содержащих государственную тайну. В то время как МИД отказался выделить экспертов вообще, Минатом выделил одного эксперта, работавшего консультантом в отделе по защите государственной тайны, который закончил Высшую школу КГБ СССР. Восьмое Управление Генштаба Министерства обороны выделило семь экспертов, предположительно обсудив предварительно этот запрос с ФСБ, инициировавшей дело против Заявителя, и сформировало экспертную группу для задания во Владивостоке. Руководителем группы был назначен служащий Восьмого Управления Генштаба ВМФ РФ Владимир Репин. Остальные шесть экспертов представляли различные подразделения ВМФ (техническое, артиллерия, финансы и т.д.). Эти эксперты нуждались в оформлении допуска к гостайне для участия в экспертизе. Таким образом, практически и формально существует явная связь между экспертной группой и Восьмым управлением. Ни Заявитель, ни суд не имели влияния на процедуру отбора экспертов.

Суд также попросил экспертное учреждение МВД РФ назначить экспертов для производства экспертизы голоса на аудиозаписях телефонных разговоров с целью его идентификации, и сравнить их с распечатками этих разговоров. Как и в случае с экспертизами, упомянутыми выше (раздел 4), Заявитель не имел влияния на состав экспертных групп.

15. Прибытие экспертов по государственной тайне
Оставшаяся часть июля и большая часть августа были посвящены допросам свидетелей до момента прибытия экспертов по государственной тайне из Москвы 29 августа. В тот же день защита представила суду ходатайство, оспаривающее независимость и компетенцию экспертов. Что касается независимости, то защита указала на факт необходимости получения экспертами специального допуска от ФСБ, и это делает их зависимыми от органа, инициировавшего уголовное преследование Заявителя, и, следовательно, они не могут рассматриваться как независимые эксперты. Что касается компетенции экспертов, защита указала, что их задача будет провести юридическую оценку (относятся ли обсуждаемые сведения к государственной тайне, согласно закону). Следовательно, эта задача должна проводиться скорее самим судом, нежели экспертами, получившими допуск от ФСБ и не имеющие юридического образования.

Как указала защита, большинство вопросов сформулированных судом для экспертов имели правовой характер. Защитниками был заявлен отвод всей группе экспертов. Суд безмотивно отклонил заявленный отвод. Получив определение суда со списком вопросов, эксперты проводили свой анализ обсуждаемых материалов в помещениях Восьмого отдела Штаба Тихоокеанского флота.

16. Заключение экспертов
При проведении экспертизы эксперты, разделив задачи между собой, имели контакты с несколькими офицерами и персоналом ТОФ. Кроме того, для вынесения заключения они использовали много материалов, которые никогда не были представлены суду или защите. Эксперты Сергей Подрядный и Вадим Карих были также знакомы с фактическими обстоятельствами по эпизодам из дела Заявителя. Как указывается в ходатайстве защиты относительно экспертов от 29 октября 2001 года, а также в кассационной жалобе от 4 апреля 2002 года (приложения 10 и 12), это составляет нарушения статей 59 пар.1 и статьи 67 пар.1 УПК РФ, а также нескольких положений Закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».

14 сентября эксперты представили свои выводы на 47 страницах. Количество секретных сведений в изъятых материалах Заявителя снизилось по сравнению с предыдущей экспертизой. В то время как в обвинительном заключении утверждается, что государственная тайна присутствует в 10 документах (раздел 6), эксперты в трех из этих документов гостайну не обнаружили, а лишь сведения «ограниченного распространения». Эти три документа касаются даты отправки эшелона с ОЯТ, что было ключевым элементом протеста прокурора (раздел 10), статья Заявителя об утилизации АПЛ и доклад о финансовой ситуации на флоте.

Допрос экспертов состоялся с 19 по 21 сентября. Путем перекрестного допроса экспертов защита продемонстрировала, что их выводы были необоснованны. Выяснилось, что главным правовым инструментом оценки экспертов обсуждаемого материала был Приказ № 055. Даже если в заключении экспертизы утверждается обратное, эксперты не обратили особого внимания ни на статью 15(3) Конституции РФ, запрещающей применение секретных или любых других неопубликованных нормативных актов в том числе для обоснования уголовных обвинений. В ходе допроса экспертов также выяснилось, что они не провели надлежащего изучения вопроса наличия обсуждаемых сведений в открытых источниках.

17. Новые переносы суда
В конце сентября суд был отложен до 10 октября, потом до 29 октября 2001 года. Причиной этого была названа необходимость дополнительного времени для группы фонетических экспертов. Когда 29 октября слушания возобновились, суд объявил об очередном переносе процесса еще на месяц, потому что фонетические эксперты так и не пришли к заключению, был ли на аудиозаписи телефонных переговоров действительно голос Заявителя. Задержка в работе экспертов была также, по-видимому, вызвана тем, что им не удалось определить соответствие распечаток разговоров аудиозаписям. Зачем экспертам понадобился еще один месяц в добавление к трем, которые они уже использовали, не было объяснено.

18. Два неожиданных свидетеля
После того как 29.10.01 было объявлено о том, что заключение экспертизы не готово, слушания продолжились показаниями вице-адмирала и депутата Государственной Думы Валерия Дорогина (29 октября) и Заместителя Главнокомандующего ВМФ России и бывшего Командующего ТОФ адмирала Михаила Захаренко (30 октября). Защита была уведомлена впервые об этом 29 октября, и, следовательно, не была готова к допросу свидетелей. Ни один из адмиралов не был в списке свидетелей, представленном в начале суда, и ни одного их них не допрашивали во время следствия в 1997-1998 годах или во время первого суда. Во время этого суда они прилетели из Москвы не по инициативе обвинения, а по инициативе самого суда.

В своих показаниях оба адмирала обратили внимание на рукописные записки Заявителя, сделанные на Военном совете ТОФ 11 сентября 1997 года. Они утверждали, что записи содержат сверхсекретную информацию о современных системах слежения за подводными лодками. Таким образом, оба адмирала, которые формально считаются вышестоящими начальниками председательствующего судьи, перешли границы заключений экспертов по государственной тайне (раздел 16), которые сделали вывод, что секретные сведения «только» о «действительных наименованиях» военных частей и «деятельности частей радиоэлектронной разведки». Эти два свидетеля также вышли за пределы предъявленных Заявителю обвинений, представленных в обвинительном заключении.

19. Прения сторон
Когда, наконец, 29 ноября в суде появились фонетические эксперты, они подтвердили, что аудиозапись телефонного разговора содержит голос Заявителя, и то, что распечатки телефонных разговоров по смыслу соответствуют оригиналу аудиозаписи. Заключительная речь прокурора была 13 декабря, а 17 декабря – защиты. Прокурор отказался от пяти из десяти пунктов обвинительного заключения (отправка эшелона с ОЯТ, статья Заявителя, финансовый отчет, инструкция для спасения космических аппаратов и доклад по утилизации АПЛ). Таким образом, он оставил пункты со следующими документами: схема хранилища ОЯТ, вопросник, список аварий АПЛ, доклад по утилизации вооружения и рукописные записи. Прокурор утверждал, что из всех этих документов только первый был собран с умыслом передачи и передан в Японию. Остальные документы были собраны с целью передачи, но не были переданы. Прокурор потребовал наказания в виде девяти лет лишения свободы (три года ниже установленного минимального предела).

Защита потребовала полного оправдания по всем пунктам обвинения, утверждая, что невиновность Заявителя была доказана в ходе судебных слушаний.

20. Приговор
Приговор был вынесен 25 декабря 2001 года (приложение 4). Заявитель был оправдан по 9 из 10 пунктов обвинения, по которым он обвинялся, поскольку суд не обнаружил гостайны в этих документах. Суд отклонил шесть из семи документов, где эксперты нашли гостайну. Однако, по его мнению, рукописные записки, сделанные на заседании Военного совета ТОФ 11 сентября 1997 года, содержали гостайну. В то время как суд отменил решения экспертов по другим документам, он «одобрил» их вывод о том, что записи содержали секретную информацию об активности частей радиоэлектронной борьбы во время учений и действительных наименованиях военных частей. Суд подверг анализу заключение экспертов, но в отношении рукописных заметок согласился с заключением без каких-либо сомнений или независимого анализа вопроса.

Законодательной базой для заключения экспертов (и суда) была статья 5 часть 4 раздел 5 федерального Закона РФ «О государственной тайне», пункт 77 Указа Президента РФ №1203, пункт 129 Приказа № 055 (относительно деятельности частей радиоэлектронной борьбы); статья 5 часть 1 параграф 6 Закона, пункт 13 Указа Президента РФ № 1203 и пункт 240 Приказа № 055 (действительные наименования). Поскольку (частично) Приказ № 055 был объявлен «незаконным и недействительным» решениями Верховного Суда РФ от 12 сентября и 6 ноября 2001 года, так как он не был зарегистрирован в соответствии с российским законом, суд не делал ссылок на Приказ № 055. Однако он использовал цитату — точную формулировку пунктов 129 и 240 Приказа № 055 в своем решении.

Кроме того, в подтверждение вины Заявителя в незаконном сборе и хранении с целью передачи сведений, составляющих государственную тайну [в рукописных заметках] суд сослался на показания адмиралов Дорогина и Захаренко (раздел 18). Таким образом, их показания стали частью обоснования осуждения заявителя. В особенности показаниям адмирала Захаренко был дан большой вес, поскольку в приговоре есть ссылка на его показания для обоснования незаконного присутствия Заявителя на собрании Военного совета ТОФ. Однако он не обвинялся в незаконном присутствии на собрании. Таким образом, в этом пункте приговор переходит границы обвинительного заключения в нарушение статьи 254 УПК РФ (что было позднее подтверждено решением Военной Коллегии ВС 25 июня 2002 года, см. пар.22).

В своем решении суд признает, что заметки были конфискованы при обыске, который не был проведен в соответствии с требованиями УПК:

«Несмотря на установленные судом нарушения процессуального законодательства, допущенные органом следствия при обыске и осмотре, суд не находит оснований для признания их протоколов в части, подтверждающей изъятие у Пасько указанных рукописных записей, не имеющими юридической силы, поскольку эти нарушения не влияют на объективность вывода о принадлежности и хранении данных записей именно Пасько».

. Однако в нарушение статьи 50 (2) Конституции РФ, которая гласит, что «при осуществлении правосудия не допускается использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона», не важно принадлежали ли эти записи Заявителю и хранил ли он их. Тот факт, что суд использовал заметки как главную часть доказательств против Заявителя, не пытаясь даже обращаться к ограничениям, предписанным Конституцией, что в течение процесса постоянно делалось защитой, не вызывает уверенности в независимости и объективности суда.

Суд утверждает, что Заявитель собрал и хранил «секретные» сведения, имея намерение передать их Тадаши Окано. Несмотря на то, что факта передачи или ее попытки не было, действия Заявителя квалифицировались как государственная измена в форме шпионажа. В целях дальнейшего подкрепления своего вывода суд заявил, что Заявитель незаконно присутствовал на заседании, где сделал свои рукописные записи (хотя он в этом не обвинялся), и то, что его контакты с Окано и другими японскими журналистами были незаконны. Последнее было основано на пункте 70 секретного Приказа тогда еще Советского Министра обороны СССР Дмитрия Язова № 010 от 7 августа 1990 года, запрещающего военнослужащим иметь внеслужебные контакты с иностранными гражданами. (Позже по жалобе Заявителя в Верховный Суд РФ этот приказ был признан недействительным с момента вступления в силу Закона РФ «О государственной тайне» т.е. с июля 1993 года, см. пар.7).

Хотя суд и нашел Заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа, он приговорил его только к четырем годам лишения свободы, что на восемь лет меньше минимального наказания по статье 275 УК РФ. Согласно приговору Заявитель был также лишен воинского звания.

21. Обе стороны опять обжалуют приговор
В своем протесте от 30 декабря 2001 года обвинение нашло возможным лишь заявить, что поскольку Заявитель был признан виновным в совершении государственной измены в форме шпионажа, то он должен понести более тяжелое наказание, чем четыре года. Однако тот факт, что Заявитель был оправдан по всем другим пунктам обвинения, кроме сбора и хранения рукописных заметок с намерением передать их Тадаши Окано, не оспаривался. Ссылаясь на статьи 347 и 348 УПК, обвинение потребовало отменить приговор Тихоокеанского флотского военного суда и вернуть дело на третье рассмотрение в Тихоокеанский флотский военный суд.

В своей окончательной жалобе от 4 апреля 2002 года (приложение 12) защита потребовала отмены приговора и прекращения дела за отсутствием состава преступления в действиях осужденного. В 29 страничном документе защита выдвинула следующие требования:

 Вывод суда о том, что Заявитель намеревался передать записи Тадаши Окано, не соответствуют фактам материалам дела (Заявитель, например, хранил записи дома более 10 недель, не пытаясь их кому-либо передать, несмотря на многочисленные контакты с Окано в период после 11 сентября и до их изъятия у него в ходе обыска 20 ноября 1997 года);

 Решение основано на пунктах 129 и 240 секретного Приказа № 055 и пункта 70 Приказа № 010, которые являются недействующими и незаконными нормативными актами. Что касается Приказа № 055, то защита утверждает, что суд применил его незаконно с целью определить присутствие гостайны в записях.

 Суд применил уголовный закон неправильно, использовав положения Закона «О государственной тайне» редакции 1997 года. Он также перешел границы обвинительного заключения в своем решении, утверждая, что Заявитель присутствовал на встрече 11 сентября 1997 года незаконно.

 Приговор основан на улике (рукописные записи Заявителя), полученные в нарушение статей 169, 170 (1) и 176 (2) УПК. Хотя суд в приговоре и признал это, он в нарушение статей 50 (2) Конституции РФ и 69 (3) УПК не придал этому обстоятельству никакого правового значения.

 

• Суд неправильно рассмотрел сведения как секретные о «деятельности частей радиоэлектронной разведки» и «действительных наименованиях» военных частей в записях Заявителя, обосновав приговор на заключении экспертов от 14 сентября 2001 года. Эксперты, чья независимость и объективность оспаривалась защитой, использовали пункты 129 и 240 секретного Приказа № 055 в нарушение статьи 5 Закона «О государственной тайне» (применение приказа незаконно), а также не исследовали надлежащим образом открытые источники.

 

1. Постановление Верховного суда

Кассационная жалоба слушалась в Военной коллегии Верховного суда 25 июня 2002 года в отсутствие Заявителя. В соответствие с основными требованиями рассмотрения кассационных дел в российских судах (главы XXVII и XXVIII УПК) компетенция Военной коллегии ограничивалась контролем законности приговора Тихоокеанского суда. Таким образом, Коллегия лишь оценивала, соответствует ли оценка доказательств судом протоколу судебного заседания. Свидетели не вызывались. После короткого слушания, когда защита и обвинение аргументировали свои обращения, три судьи Военной Коллегии удалились для вынесения решения. Они вернулись через два часа для объявления решения.

Коллегия исключила из приговора утверждение, что Заявитель незаконно присутствовал на заседании, на котором выполнил свои рукописные записи 11 сентября 1997 года. Он также исключил утверждение о незаконности внеслужебных отношений Заявителя с иностранными гражданами (включая Тадаши Окано). Несмотря на эти изменения в пользу Заявителя, его 4-летний срок заключения за государственную измену в форме шпионажа не был изменен, и приговор вступил в силу.

Хотя решение было объявлено 25 июня, его текст с аргументацией стал доступен лишь во второй половине июля 2002 года (приложение 5). Он дает понять, что причина первого изменения в приговоре, сделанного Военной Коллегией была в том, что Заявитель никогда не обвинялся в незаконном присутствии на встрече 11 сентября 1997 года. Таким образом, приговор Тихоокеанского флота в нарушение статьи 254 УПК перешел границы обвинительного заключения. Второе изменение стало результатом решения Военной Коллегии от 13 февраля 2002 года. Это решение, вошедшее в силу, аннулировало пункт 70(а) приказа министра обороны №010:90, запрещавшего российским военнослужащим иметь внеслужебные контакты с иностранными гражданами, как незаконное с момента вступления в силу Закона «О государственной тайне» в июле 1993 года.

Стоит заметить из обоснования решения, что Военная Коллегия в отличие от Тихоокеанского суда напрямую ссылается на пункты 129 и 240 секретного приказа №055 и, следовательно, использует его как основу. Кроме того, Коллегия, похоже, придает больший вес показаниям адмиралов Дорогина и Захаренко по сравнению с Тихоокеанским судом. В доказательство своего решения Коллегия утверждает, что вина Заявителя также подтверждается показаниями двух адмиралов. Суммируя показания Дорогина Суд утверждает, что он «докладывал на разборе ЗТУ об успешном применении в ходе учений новой уникальной системы обнаружения подводных лодок противника с указанием дальности ее действия, что точно зафиксировано в рукописных записях. Эти данные представляют большой интерес для разведок иностранных государств и являются совершенно секретными». При ссылке на показания Захаренко, Коллегия подчеркнула, что «информация, содержащаяся в записях по подводным лодкам стратегического назначения, по освоению установки подводного обнаружения, по ракетному полигону, является совершенно секретной». Коллегия также упомянула высказывание Захаренко о том, что после ареста Заявителя «на флоте в режимных частях проведена значительная реорганизация с тем, чтобы ликвидировать негативные последствия его преступления».

Использование Военной Коллегией показаний двух адмиралов поразительно. Ни одна из экспертных групп, исследовавших ранее наличие гостайны в записях Заявителя, не нашла секретных сведений, на которые указывали адмиралы. Таким образом, Заявитель никогда не обвинялся в сборе и хранении упомянутых сведений с намерением передать их кому-либо. Это едва ли удивляет, поскольку записи не содержат сведений даже близко напоминающих, то о чем говорили адмиралы. Тем не менее, Военная Коллегия, похоже, придала большой вес показаниям адмирала по этим вопросам, выходит так, что Заявитель также обвинялся в сборе и хранении сведений о системе обнаружения подводных лодок. Поскольку он в этом не обвинялся, решение, очевидно, переходит границы обвинительного заключения в нарушение статьи 254 УПК РФ. Кроме того, это обстоятельство вызывает серьезные сомнения в независимости и объективности Военной Коллегии Верховного суда РФ, занимавшейся делом.

23. Текущее состояние дела
10 сентября 2002 года Заявитель был переведен из своей одиночной камеры следственного изолятора во Владивостоке в исправительно-трудовую колонию строгого режима в Уссурийске в 100 км к северо-западу от Владивостока. Срок назначенного ему наказания истекает 25 апреля 2004 года. Защита Заявителя направила Председателю Верховного Суда РФ Вячеславу Лебедеву надзорную жалобу для пересмотра приговора в Президиуме ВС (статья 371 УПК). Документ, подкрепляющий этот запрос, был передан защитой на приеме у Заместителя Председателя Верховного Суда РФ 21октября 2002 года. Во время написания настоящей жалобы (декабрь 2002 года), информацией о результате рассмотрении жалобы Заявитель не располагает.

На 13 января 2003 года в районном суде Уссурийска назначено слушание дела, которое может привести к условно-досрочному освобождению Заявителя, поскольку 25 декабря он отбыл две трети срока наказания.

 

1. Доклады и заявления неправительственных и международных организаций и др.

Дело Заявителя привлекло внимание международной общественности. Ряд неправительственных и международных организаций критически высказались о действиях Российской Федерации:

(а) Международная Амнистия первая признала Заявителя узником совести 18 января 1999 года. Смотрите также «Григорий Пасько – узник совести» (приложение 13) МА индекс 46/007/1999 от 15 февраля 1999 года, где Международная Амнистия заявляет, что «после внимательного изучения…считает, что он был задержан исключительно за мирное осуществление своего права на свободу самовыражения и считает его узником совести». После упоминания видеосъемки Заявителем сцены сброса радиоактивных отходов в Японское море в 1993 году, Международная Амнистия продолжает:

« В этом фильме, а также в своих газетных статьях, напечатанных во флотской газете «Боевая Вахта» и японской газете «Асахи Симбун», Григорий Пасько говорил об угрозах для окружающей среды, которые исходят от аварий на устаревающих АПЛ Тихоокеанского флота. Согласно статьям и передачам, из-за отсутствия финансов и высоком уровне коррупции на Тихоокеанском флоте, ВМФ России незаконно сбрасывал жидкие и твердые РАО у побережья Владивостока…»

МА утверждает, что настоящей мотивацией выдвижения обвинений против Заявителя были упомянутые статьи и передачи. Организация также была озабочена справедливостью суда.

После первого суда и освобождения Заявителя, МА не раз обращалась к делу. Смотрите, например, «Экологическому активисту Григорию Пасько грозит новый риск заключения» (EUR 46/046/2000, 20 ноября 2000 года); «Давление на Григория Пасько продолжается» (EUR 46/047/2000, 24 ноября 2000 года); «ФСБ против экологического активиста Григория Пасько – наказание без преступления» (EUR 46/009/2001, 30 марта 2001 года). В докладе «2002 Комиссия ООН по правам человека: права под угрозой» (IOR 41/025/2001, 1 декабря 2001 года; приложение 14) МА выражает озабоченность тем, что второй суд по делу Пасько является частью «сложившейся ситуации, когда притесняются журналисты, а также экологи и правозащитники при осуществлении своего права на свободу выражения». После взятия его под стражу МА снова признала его узником совести («Григорий Пасько получил четыре года трудовых лагерей за сообщения об окружающей среде» EUR 46/001/2002, 4 января 2002 года; приложение 15), где говорится:

«Обвинение, было мотивировано политической местью за раскрытие практики захоронения ядерных отходов в море. Дело как таковое является явным нарушением внутренних и международных норм по защите свободы выражения , которые Россия обязалась соблюдать».

МА добавляет, что осуждение Заявителя приостановит законные запросы по общественно- значимым делам, и потребовала отмены приговора и немедленного освобождения Пасько. Организация продолжала делать заявления и после одобрения приговора Военной Коллегией Верховного Суда РФ. Смотри, например, «Журналист и экологический активист остается в заключении» (EUR 46/025/2002, 25 июня, 2002 года) и «Немедленно освободите Григория Пасько!» (EUR 46/068/2002, 5 декабря 2002 года).

(б) Международная Хельсинкская Федерация по правам человека (МХВ) также уделила значительное внимание делу Заявителя. В заявлении от 15 февраля 2002 года («Российские шпионские дела нарушают международные стандарты по правам человека», приложение 21), МХФ выражает озабоченность судьбой «растущего числа граждан, которые по причине их научной и журналистской работы стали жертвами практики, часто называемой в России «шпиономанией».

Дело заявителя одно из особых дел, упомянутых МХФ. В этом деле МХФ «не только озабочена длительностью процесса…, но и тем фактом, что дело рассматривалось военным судом», и что:

«Единственная улика, которая привела к осуждению, это было обладание г-ном Пасько рукописных заметок, которые якобы содержали секретные сведения, в намерении передать японскому журналисту которые подозревался г-н Пасько. Приговор в дальнейшем был вынесен на основе секретного приказа Министра обороны (ссылка на приказ была аккуратно убрана из текста приговора, хотя она была использована во время процесса),..».

МХФ также выразила свою озабоченность в открытых письмах от 15 февраля 2002 года, написанное совместно с Норвежским Хельсинкским Комитетом, председателю Верховного суда РФ Вячеславу Лебедеву и от 20 июня 2002 года президенту Владимиру Путину. В письме Путину МХФ была также озабочена также тем, что Тихоокеанский флотский военный суд, похоже, проигнорировал статью 50 (2) Конституции РФ, поскольку он обосновал свой приговор на незаконно собранных доказательствах. В заявлении от 3 июля 2002 года после того как приговор был одобрен в высшей инстанции, МХФ опять указала на различные подозрительные обстоятельства, связанные с приговором, и что «это не закон, который главенствовал в… деле».

(в) Организация Хьюман Райтс Вотч (ХРВ) в главе о Российской Федерации в докладе 1999 года о ситуации с правами человека поместила следующее описание дела (приложение 19):

«В ноябре 1997 г. в аэропорту Владивостока ФСБ задержала военного журналиста Григория Пасько, возвращавшегося из поездки в Японию, и предъявила ему обвинение в шпионаже. По некоторым сообщениям, ФСБ сфабриковала обвинения против Пасько в качестве мести за его резкие критические публикации о загрязнении окружающей среды и коррупции на российском Тихоокеанском флоте. Пасько часто подвергался преследованиям со стороны ФСБ после того, как им был снят документальный фильм о захоронении российскими властями радиоактивных отходов в Японском море в 1993 г. Этот фильм вызвал шок у японской общественности и поставил российское правительство в неловкое положение. Местная прокуратура и генеральный прокурор проигнорировали жалобы адвокатов Пасько и правозащитных организаций о систематических нарушениях процессуальных норм в ходе следствия…»

В докладе 2002 года (приложение 20) ХРВ обращается к делу Заявителя в качестве примера того, как ФСБ продолжает «ограничивать свободу самовыражения и свободу научной деятельности, раскручивая дела о шпионаже, в которых фигурировали открытые, как утверждают обвиняемые, материалы». В 2001 году Заявитель стал одним из 27 писателей/журналистов со всего мира, ставшими лауреатами премии Хеллмана-Хаммета от Хьюман Райтс Вотч. Описывая ситуацию с лауреатами, ХРВ пишет: «…все преследовались за выражение мнения, репортажи и распространяли идеи, неприятные их правительствам».

(г) Европейский Парламент (ЕП) обращался к делу Заявителя в нескольких резолюциях. В резолюции от 8 февраля 2002 года (приложение 17) «в отношении заключения под стражу российского военного журналиста Григория Пасько и закрытия ТВ-6» ЕП заявляет, что он «глубоко озабочен и потрясен заключением под стражу Пасько» (А), а также, что осуждение Заявителя «похоже, произведено с рядом нарушений Европейской конвенции по правам человека» (J).

В резолюции от 4 июля 2002 года «об осуждении Григория Пасько в России» (приложение 18) ЕП описал «преступление» заявителя как наказание за его обличительные репортажи об экологических преступлениях Тихоокеанского флота ВМФ России и его халатной практикой обращения с отходами» (D). ЕП также указал, что дело «еще раз продемонстрировало, что свобода слова в России серьезно подорвана, и что за ситуацией в отношении независимости судебной системы необходимо внимательно наблюдать» (I). В заключении резолюции ЕП заявляет, что он:

«1. Считает, что дело Григория Пасько символично в текущей ситуации со свободой слова в России, и что его осуждение это большой шаг назад в развитии правопорядка;…

3. Призывает Совет выразить глубокую озабоченность Европейского Союза и симпатию заключенному журналисту и вынести вопрос свободы СМИ на повестку дня на следующих встречах Европарламента и России.»

(д) Комитет по юридическим вопросам и правам человека Парламентской Ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) также уделил большое внимание делу. В рекомендации к резолюции от 31 января 2002 года (док. 9334) указывается, что осуждение, похоже, основано на секретном приказе № 055. Дело Заявителя также упоминается в докладе «В уважение обязательств и гарантий Российской Федерации» (приложение 16) от 26 марта 2002 года (док.9396). В подразделе о «роли и власти ФСБ» говорится (пар.60):

«Следующим шагом в развитии 2000 года была серия арестов и судов, близких к беззаконию. Преследование среди российских граждан задевает главным образом экологических активистов. Дела капитана Никитина, с которого, наконец, были сняты обвинения в шпионаже после долгой юридической борьбы, журналиста Григорий Пасько и ученых (г-н Игорь Сутягин или Красноярский физик Валентин Данилов) – типичны. Все они преследовались за шпионаж, измену и разглашение государственной тайны. Согласно Международной Амнистии, Международной Хельсинкской Федерации по правам человека и другим правозащитным организациям, все они мирно использовали свое право свободы выражения, и обвинения против них абсолютно безосновательны. (Содокладчикам сообщили, что главной проблемой в этой области представляется неопределенность российских законов о засекреченной информации, которые критикуется за двусмысленные и противоречивые определения, и часто держались в секрете даже от тех, кто обвинялся в их нарушении.)»

В апреле 2002 года Комитет назначил Рудольфа Биндига докладчиком по делу Заявителя. В конце ноября г-н Биндиг встретился с представителями обвинения, защиты и Верховного суда в Москве для сбора информации по делу.

III. ИЗЛОЖЕНИЕ ИМЕВШИХ МЕСТО, ПО МНЕНИЮ ЗАЯВИТЕЛЯ, НАРУШЕНИЙ КОНВЕНЦИИ И ПРОТОКОЛОВ К НЕЙ
ПРИЕМЛЕМОСТЬ

1. Принятие на основе права индивидуального ходатайства
5 мая 1998 года Российская Федерация обеспечила способ собственной ратификации Конвенции и Протокола № 11. Этот способ предусматривает исключения относительно статей 5 (3) и 5 (4), но не статей 6 и 13 Конвенции.

2. Статья 15 Отступление от обязательств
Российская Федерация не приняла никаких отступлений от обязательств согласно статье 15 Конвенции.

3. Правило шести месяцев
Осуждение Заявителя вступило в законную силу 25 июня 2002 года. Однако текст приговора с аргументацией стал доступен лишь для защиты лишь во второй половине июля.

Таким образом, срок давности, установленный правилом шести месяцев в статье 35 Конвенции, истекает приблизительно 20 января 2003.

4. Внутригосударственные средства правовой защиты исчерпаны
Средства правовой защиты внутри страны были исчерпаны 25 июня 2002. Ходатайство защиты в Президиум Верховного Суда касательно надзорного рассмотрения решения от 25 июня (Раздел II абз. 23) не может считаться «средством правовой защиты» в смысле статьи 35 Конвенции. Вопрос о том, будет такое ходатайство рассмотрено или нет, находится полностью на усмотрении Президиума.

В отношении предполагаемого нарушения статьи 10 Конвенции, заявлено, что Заявитель не имеет никаких эффективных средств правовой защиты для обратного получения документов, которые были конфискованы у него 20 ноября 1997 и которые были важны для его будущей работы. Все эти документы приобщены к материалам дела как доказательства (также 1758 листов, которые, согласно данному решению не содержат никаких сведений, относящихся к государственной тайне) и не могут быть получены из-за решения суда.

Заявитель не знает ни о каких других эффективных средствах правовой защиты, относящихся к данному делу.

ХОДАТАЙСТВО О СРОЧНЫХ ДЕЙСТВИЯХ СУДА
Заявитель утверждает, что его дело привлекло большое внимание и рассматривается как дело, имеющее принципиальное значение для правового развития в России. Кроме того, в настоящее время он заключен в исправительно-трудовой лагерь строгого режима. Если ему не будет предоставлено условно-досрочное освобождение, он будет оставаться в заключении до 25 апреля 2004. Поэтому он просит Коллегию дать его жалобе приоритет в соответствии со статьей 41 Регламента Суда.

ОТНОСЯЩИЕСЯ К ДЕЛУ РОССИЙСКИЕ ЗАКОНЫ

6. Уголовный кодекс
Уголовный кодекс Российской Федерации вступил в силу 1 января 1997. Заявитель признан виновным по статье 275 в совершении “государственной измены в форме шпионажа”. “Шпионаж” определен в статье 276 Уголовного кодекса как “передача, а равно собирание, похищение или хранение в целях передачи иностранному государству, иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну”. Заявитель был осужден за собирание и хранение такой информации с намерением последующей передачи представителю иностранного государства/организации, но не за передачу этой информации (Раздел II параграф 20, ср. абз. 22).

Статья 285, которая использовалась в качестве основы для признания Заявителя виновным 20 июля 1999 (Раздел II абз. 9), предусматривает максимальное наказание четыре года для должностных лиц, которые использовали свои «служебные полномочия вопреки интересам службы». Такие действия, однако, являются уголовным преступлением, только если они произведены из корыстной или иной личной заинтересованности. Более того, они должны были повлечь “существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций, а также общества и охраняемых законом государственных интересов”.

7. Законодательство о государственной тайне
Выражение “государственная тайна” в статье 275 (и 276) Уголовного кодекса, определено в статье 5 Закона “О государственной тайне”, который был принят 21 июля 1993. В его первой редакции статья 5 перечисляет различные типы “сведений, которые могут быть отнесены к государственной тайне”, например, информация о “действительных наименованиях” военных частей (статья 5, раздел 1, абз. 6) и “методах и средствах” защиты секретной информации (статья 5, раздел 4, абз. 5), в сборе и хранении которой был признан виновным Заявитель.

Использование слова “могут” в статье 5 предполагает, что данное положение в его первой редакции ничего не классифицировало само по себе, а лишь разрешало различным государственным органам засекречивать информацию в пределах, установленных статьей 5 (и статьями 6 и 7). Такое правовое заключение было заявлено 17 апреля 2000 года Коллегией по уголовным делам Верховного Суда России в подтверждение оправдательного приговора по делу Александра Никитина от 29 декабря 1999 года Санкт-Петербургского городского суда:

«Доводы кассационного протеста о правомерности обвинения Никитина в соответствии с положениями ч.1 ст.5 Закона Российской Федерации «О государственной тайне» от 21 июля 1993 года несостоятельны. Этот закон в отношении Никитина применению не подлежал, поскольку в нем отсутствовал перечень сведений, составляющих государственную тайну, а в ст.5 названного закона говорилось только о сведениях, которые могут быть отнесены к государственной тайне.»

13 сентября 2000, Президиум Верховного Суда России постановил, что решения Санкт-Петербургского городского суда и Коллегии по уголовным делам следует оставить без изменений.

8. Тот факт, что Закон «О государственной тайне» в его первой редакции только разрешал различным государственным органам засекречивать информацию в пределах этого Закона, также очевиден из его статьи 6 абз. 1, которая декларирует, что акт засекречивания следует производить в соответствии с «принципами законности, обоснованности и своевременности». Статья 9 описывает процедуру засекречивания информации. Ее абзац 3 предполагает в качестве предварительного условия, что официально опубликованный «список информации, относящейся к государственной тайне» должен разрабатываться и утверждаться Президентом России. В добавление, различные государственные органы наделены правом разрабатывать детальные списки засекреченной информации (статья 9, абз. 5).

9 октября 1997 года, слово “могут” было удалено из заголовка статьи 5, и теперь он гласит: “сведения, составляющие государственную тайну”. Таким образом, с этого времени вся информация, которая относилась к различным категориям, перечисленным в статье 5, относится к государственной тайне—по меньшей мере так следует из формулировки статьи 5. Однако из системы права и факта, что положения статей 6 и 9, а также частичные отмены для различных видов сведений в статье 7, были сохранены без каких-либо существенных изменений, следует, что список в статье 5 следует толковать узко.

9. Для выполнения требования статьи 9 абз. 3 Закона «О государственной тайне», Президент России ввел в действие Указ 1203:95 от 30 ноября 1995 года.

Осуждение Заявителя ссылается на пункты 13 («действительные наименования») и 77 («методы и средства») этого Указа. 10 августа 1996 года Министерство обороны использовало свои полномочия по статье 9 абз. 5 этого Закона для введения в действие «списка сведений, подлежащих засекречиванию в Российских Вооруженных Силах» (Приказ 055). Как очевидно из Раздела II (см. абз. 4, 6, 16, 20 и 22) настоящей Жалобы, определение того, являются спорные материалы в деле против Заявителя секретными или нет, базируется на секретном Приказе 055. Определение Военной коллегии Верховного Суда от 25 июня 2002 года, например, ссылается на его пункты 129 (“радиоэлектронная борьба”) и 240 (“действительные наименования»).

Приказ 055 сам по себе засекречен как государственная тайна, что разрешает статья 9 абз. 5 Закона, которая гласит, что “целесообразность засекречивания таких перечней определяется их содержанием”. Однако использование данного Указа как основы для осуждения в уголовном порядке противоречит статье 15 абз. 3 Конституции, которая требует опубликования всех нормативных правовых актов, затрагивающих права или обязанности граждан, перед тем, как они станут применимыми (см абз. 14 ниже).

10. Российские обвинительные органы посчитали секретный Приказ 055 нормативным правовым актом и использовали его соответственно в нескольких уголовных делах, включая дело Заявителя. См. заявление защиты относительно незаконности Приказа 055 от 29 октября 2001 года (Приложение 10). Другим делом, в котором Приказ 055 был использован как нормативный правовой акт, было вышеупомянутое дело против Александра Никитина, который был оправдан, будучи признанным невиновным в государственной измене в форме шпионажа, в числе других, поскольку дело против него основывалось на Приказе 055, а не на официально опубликованном законодательстве о государственной тайне.

12 сентября 2001 Военная коллегия Верховного Суда определила, что те десять пунктов Приказа, которые были использованы как основа уголовного дела против Никитина, не имели законной силы с момента вступления Приказа в юридическую силу (10 августа 1996 года). Основаниями для определения суда было то, что эти десять пунктов были нормативными правовыми актами, затрагивающими права и обязанности граждан, которые должны были быть зарегистрированы в соответствии с российским законодательством. Поскольку это не имело места, данные положения не имели никакой юридической силы. Это определение вступило в законную силу, когда было подтверждено 6 ноября 2001 Кассационной коллегией Верховного Суда.

11. 12 февраля 2002 года Военная Коллегия рассматривала жалобу относительно законности остальных пунктов секретного Приказа 055, поданную Заявителем. Коллегия снова определила, что Приказ 055 не имел законной силы по вышеупомянутым основаниям. Однако, в противоречие с предыдущими определениями, она определила, что этот Приказ был недействителен не со дня его издания, а с даты, когда само определение вступает в законную силу. По этому поводу Заявитель обжаловал определение от 12 февраля в Кассационной коллегии Верховного Суда. Однако, до разбирательства по данному обжалованию, 27 марта 2002 Президиум Верховного суда отменил определение Кассационной коллегии от 6 ноября 2001. Это решение частично основывалось на том, что у Никитина не было права оспаривать законность тех десяти пунктов, поскольку он был оправдан по тому уголовному делу, и, частично, на том, что данный Приказ нельзя считать нормативным правовым актом.

Соответственно, он не был субъектом ни регистрации, ни публикации. Однако, вместо вынесения окончательного определения, Президиум отослал дело обратно в Военную коллегию для нового разбирательства.

7 мая 2002 года Кассационная коллегия рассматривала жалобу Заявителя в отношении определения Военной коллегии от 12 февраля. Со ссылкой на определение Президиума от 27 марта, она отослала жалобу обратно в Военную коллегию. 31 мая Военная коллегия отклонила жалобу без указания каких-либо причин. 24 сентября 2002 года это решение было отменено Кассационной коллегией. Однако со ссылкой на тот факт, что секретный Приказ 055 был отменен в конце марта 2002 и теперь был заменен новым секретным Приказом, Кассационная коллегия не обратилась к конкретным обстоятельствам дела. Вместо этого она определила, что Заявитель, признание виновным которого базируется на пунктах 129 и 240 Приказа 055, не имел никакого права оспаривать законность этого Приказа, поскольку он больше не существовал.

12. После определения Президиума от 27 марта 2002 года представляется очевидным, что Приказ 055 не может считаться нормативным правовым актом. Даже хотя это определение противоречит предыдущим юридическим заключениям о статусе Приказа, выраженным несколькими судами, и также (косвенно) Президиумом в его оправдании Никитина 13 сентября 2000; и Генеральной прокуратурой в ее доводах перед Президиумом 27 марта, нужно предположить, что это ненормативный правовой акт. К тому же, как ненормативный правовой акт, он не может использоваться как основание для предъявления уголовных обвинений или как основа для осуждения в уголовном порядке. Однако, как будет выяснено в Разделе III абз. 34-42 этой Жалобы, секретный Приказ 055 в действительности был использован как нормативный правовой акт в деле против Заявителя и привел к расширительному толкованию уголовного права в нарушение статьи 7 Конвенции.

13. Из вышеупомянутого следует, что секретный Приказ 055 до последнего времени считался нормативным правовым актом, который подпадал под положение статьи 15 (3) Конституции, а также под положения различных Федеральных законов, требующих регистрации нормативных правовых актов.

Однако здесь произошли изменения после определения Президиума Верховного Суда от 27 марта 2002, что, вероятно, заставило Военную коллегию Верховного Суда в своем обвинительном приговоре Заявителю заявить следующее о Приказе 055:

«Что касается приказа Министра обороны РФ от 10 августа 1996 г. № 055, которым утверждён Перечень сведений, подлежащих засекречиванию в Вооруженных Силах РФ, то утверждения защитников и осужденного Пасько о его не легитимности и незаконности является неправильным. Данный приказ действовал в период совершения Пасько преступления и не отменён до настоящего времени.»

Однако имеет силу Приказ 055 или не имеет; или нормативный это правовой акт или нет, он не может использоваться как основа для судебного дела против Заявителя. Если Приказ 055 является нормативным правовым актом, он не может использоваться, поскольку он не был опубликован и зарегистрирован в соответствии с требованиями права. Если этот Приказ не является нормативным правовым актом, он все равно не может использоваться. Ненормативный акт не может налагать на граждан никаких обязанностей, невыполнение которых является преступлением, заслуживающим наказания.

14. Конституционные положения
Конституция России, принятая народным референдумом 12 декабря 1993 года, заявляет в статье 15 абз. 3, что никакой “нормативный правовой акт, затрагивающий права, свободы или обязанности человека и гражданина, не может применяться, если он не опубликован официально для всеобщего сведения”. Конституционный Суд России в деле Смирнова (20 декабря 1995) разъяснил сферу этого положения в делах, включающих государственную тайну, указав, что “обвинения в раскрытии государственной тайны законны, только если список информации, относящейся к государственной тайне, официально опубликован для всеобщего сведения в федеральном законодательстве. Законное решение суда не может основываться на неопубликованном приказе”. Статья 15 абз. 4 устанавливает, что международные договоры, ратифицированные Россией, будут частью ее правовой системы. Если договор устанавливает иные правила, чем предусмотренные внутренним законодательством, “применяются” правила этого договора.

Глава II Конституции содержит несколько положений, представляющих особый интерес в данном деле. См. например статью 29 абз. 1 (право свободы слова и мысли), статью 50 абз. 2 (не допускается использование доказательств, полученных в нарушение федерального закона) и статью 51 (никто не обязан свидетельствовать против себя самого). Статья 54 определяет, что законы “устанавливающие или отягчающие ответственность человека, обратной силы не имеют” (абз. 1) и что никто “не может нести ответственность за деяние, которое в момент его совершения не признавалось правонарушением” (абз. 2). Согласно статье 55, права и свободы человека могут быть ограничены федеральным законом, но только “в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства”. Права и свободы, установленные статьями с 46 по 54 Конституции, однако, не подлежат никаким ограничениям согласно статье 56 абз. 3.

Глава VII Конституции имеет несколько положений, защищающих независимость и беспристрастность судов (например, статьи 120, 121, 122 и 124). Статья 123 (3), которая выражает принцип равенства перед законом, определяет, что судопроизводство осуществляется на “основе состязательности и равноправия сторон”.

15. Уголовно-процессуальный кодекс
Уголовно-процессуальный кодекс России, который действовал на протяжении дела против Заявителя датируется 1960 годом (новый УПК вступит в силу 1 января 2003 года). Определение Военной коллегии от 21 ноября 2000 (Часть II абз. 12) об отмене первого решения Военного суда Тихоокеанского флота базировалось на следующих положениях УПК:

* статья 343—односторонность или неполнота расследования во время судебного разбирательства;

* статья 344—несовпадение между выводами решения и фактами, которые суд считал установленными во время разбирательства; и

* статья 346—неправильное применение уголовного права.

Все положения перечисляют несколько альтернатив, и из определения Военной коллегии не ясно, какие альтернативы коллегия в действительности использовала. Однако ясно, что в решении Военного суда Тихоокеанского флота от 20 июля 1999 года допущено несколько серьезных ошибок, и когда оно доходит до применения уголовного права (например, переквалификация действий Заявителя к положению Уголовного кодекса, в котором его никогда не обвиняли) и при рассмотрении этого дела.

Как очевидно из Заявления об обстоятельствах дела, различные эксперты, главным образом в области государственной тайны, а также в нескольких других областях, играли важную роль в этом судебном процессе. Согласно статье 78 УПК эксперты должны назначаться во всех случаях “когда при производстве дознания, предварительного следствия и при судебном разбирательстве необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле”. Инициатива по назначению экспертов, которые обычно объединяются в специальные экспертные группы, может быть предпринята следователем, а также прокурором или судом, рассматривающим дело. На бумаге могут быть назначены все лица, “которые обладают знаниями, необходимыми для принятия решения”. Однако в делах, содержащих предполагаемую государственную тайну в военной сфере, обвиняемый не имеет никакого влияния на формирование экспертных групп. Обычная практика, когда эксперты назначаются 8-ым управлением Министерства обороны или 8-ым отделом внутри либо армии, либо флота.

СУДЕБНАЯ ПРАКТИКА КОНВЕНЦИИ
ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 6 (1) – РАЗУМНЫЙ СРОК
16. Введение—Общие принципы
Цель статьи 6 (1)—обеспечение надлежащего и справедливого отправления правосудия, а также гарантирование правосудия посредством судебного производства. Ограничительное толкование не соответствует цели и замыслу данного положения (Delcourt против Бельгии, январь 17, 1970 года, Серия A №. 11, стр. 15, абз. 25). Таким образом, у обвиняемого есть не только право судебного разбирательства, но и право на принятие решения по обвинению в течение “разумного срока”. Согласно судебной практике, относящейся к статье 6 (1), определение того, был ли срок, использованный для принятия решения по делу разумным или нет, будет зависеть от конкретной оценки юридической и фактической сложности дела, поведения органов власти и поведения Заявителя.

17. Отведенный срок начинается со времени, когда обвиняемый был официально уведомлен “об обвинении в том, что он совершил уголовное преступление”, или со времени, когда на его “положение … было произведено серьезное воздействие” (Deweer против Бельгии, февраль 27, 1980 года, Серия A №. 35, абз. 46). Заявитель был взят под стражу и впервые обвинен 20 ноября 1997.

Однако на его положение было произведено серьезное воздействие 13 ноября, когда документы, которые он взял собой для работы с ними во время его пребывания в Японии, были конфискованы в аэропорту Владивостока. Россия ратифицировала Конвенцию 5 мая 1998, таким образом, в узком смысле, этот период должен считаться начавшимся тогда. Тем не менее, при оценке того, является срок, который истек с этой даты, разумным или нет, нужно принять во внимание также состояние судебного разбирательства того времени (Foti и другие против Италии, декабрь 10, 1982, Серия A №. 56, абз. 53).

5 мая 1998 следствие по фактам этого дела было почти завершено. Данное судебное разбирательство формально было закончено 20 мая и с этого времени не возобновлялось. Таким образом, времени, использованному до 5 мая 1998 (пять месяцев и 15 дней) нужно придать значение при определении того, была ли общая продолжительность судебного разбирательства в данном деле разумной или нет.

18. Согласно судебной практике Европейского Суда “по уголовному обвинению нет решения, пока не вынесено окончательного решения об оправдании или об осуждении. Уголовное разбирательство устанавливает суть и должно … заканчиваться решением, могущим быть принудительно осуществленным в судебном порядке” (Delcourt против Бельгии, абз. 25). Таким образом, срок, который необходимо принять во внимание, включает общую продолжительность судебного разбирательства, включая рассмотрение жалобы. В деле Заявителя в отношении обвинений решение было вынесено 25 июня 2000, через 4 года, 7 месяцев и 12 дней с начала дела, и через 4 года, 1 месяц и 20 дней с ратификации Россией.

19. Юридическая и фактическая сложность дела
При оценке того, был ли срок судебного разбирательства разумным или нет, нужно принимать во внимание юридическую и фактическую сложность дела. В общем смысле, Суд установил, что государственная сторона может обращать внимание на юридическую и фактическую сложность дела в ответ на жалобу, что данное судебное разбирательство нарушало предел разумного срока, только когда эти основания особенно серьезны (Eckle против Германии, июль 15, 1982, Серия A №. 51).

В случае Заявителя, обвинительный акт может произвести впечатление сложного дела, поскольку оно включает значительное число свидетелей и видов предполагаемой секретной информации. Тем не менее, его беспорядочное описание дела не способствовало возможности судов и защиты быстро понимать его содержание, и могло, таким образом, само по себе способствовать растягиванию дела.

Более того, хотя обвинительный акт составлен в беспорядочной и частично малопонятной манере, это дело как таковое особенно сложным властями не считалось. Это очевидно из факта, что следствие было завершено 20 мая 1998 и никогда после этого не возобновлялось. Единственное действие, которое с этой даты приближается к «следствию» в русском понимании этого слова,—это работа двух экспертных групп, которые были назначены в начале второго слушания, и, что заслуживает внимания, экспертам по государственной тайне, которые работали с сутью дела, понадобилось всего две недели для представления своего заключения (Раздел II, абз. 17-18). См. также абз. 128 Постановления Европейского Суда от 15 июля 2002 в Калашников против России (Приложение № 47095/99):

«Суд отмечает, что рассматриваемое судебное разбирательство, в котором заявитель был единственным обвиняемым, касается финансовых нарушений с серьезными доказательствами, включая опрос нескольких свидетелей. Он обнаруживает, однако, что с 7 мая 1997, когда слушание дела было отложено, по 15 апреля 1999, когда оно было возобновлено, не предпринималось никаких действий по расследованию.

…

Таким образом, причиной длительности судебного разбирательства не являются сложность дела или требования следствия».

В деле Заявителя никаких действий по расследованию не предпринималось с 20 мая 1998 и до окончательного решения 25 июня 2001. Таким образом, как и в деле Калашникова, причинами длительности судебного разбирательства были не сложность дела или требования следствия, а, скорее, неспособность властей должным образом рассматривать дело. Российские власти, таким образом, не могут заявлять, что использование ими более чем четырех лет для вынесения решения по делу после того как следствие было окончено, было разумным из-за сложности дела.

20. Поведение властей
Поведение властей—основной фактор в определении того, был срок судебного разбирательства разумным или нет. В Foti и другие против Италии, Abdoella против Нидерландов (ноябрь 25, 1992, Серия A. №. 248-A) и нескольких других делах, где Суд нашел нарушения разумного срока, было бесспорно, что было несколько “мертвых” периодов без всякого продвижения к вынесению решения по делам. В деле против Заявителя было несколько таких периодов, включая:

 Потребовалось более трех месяцев с момента, когда следствие было завершено 20 мая 1998 года до момента, когда обвинительный акт против Заявителя был представлен 28 августа 1998 года (Раздел II абз. 5). Хотя эта задержка была вызвана УПК России, согласно которому обвинительный акт может быть представлен, когда обвиняемый закончил чтение документов уголовного дела, данная задержка все равно должна считаться неоправданной в смысле Конвенции. См. например Eckle против Германии (упомянуто выше), в котором Суд постановил, что статья 6 запрещает властям использовать дефекты внутреннего законодательства как оправдание для затягивания дела (абз. 84).

 Первое слушание было перенесено с 14 октября 1998 на 21 января 1999 по причине, что четыре тома документов по этому делу были в Москве, так как Военная коллегия Верховного Суда рассматривала ходатайство от Заявителя относительно причин и законности содержания его под стражей (Раздел II абз. 7). Однако коллегия впервые рассмотрела ходатайство от Заявителя только 26 ноября 1998 года, и основание для этого откладывания не может оправдать более трех месяцев задержки. Трудно увидеть какие-либо достаточные основания, почему слушание не могло начаться как планировалось, несмотря на то, что четыре из более чем 20 томов документов по делу были в Москве, или почему в Военном суде Тихоокеанского флота не держались копии этих четырех томов (или почему по такому случаю копии не были посланы в Москву).

 Видится, что в судебном разбирательстве во время первого слушания в Военном суде Тихоокеанского флота было несколько неоправданных задержек (Раздел II абз. 8);

 Протокол первого слушания был окончательно оформлен 3 декабря 1999 года, более чем через четыре месяца после того, как был объявлен приговор. Трудно понять, почему это заняло так много времени. Затем документы по делу были переданы в кассационный суд до того, как Заявитель прочитал их, но в марте 2000 года Военная коллегия Верховного суда отослала документы по делу обратно в Военный суд Тихоокеанского флота, поскольку такое действие было нарушением прав Заявителя (Раздел II абз. 11). В результате этого, жалобы впервые были рассмотрены 21 ноября 2000 года, через 16 месяцев после решения Военного суда Тихоокеанского флота. Таким образом, незаконное перемещение протокола слушаний и документов по делу могло вызвать годовую задержку по делу. Для сравнения, период между вторым решением Военного суда Тихоокеанского флота и Военной коллегией в деле заявителя составил шесть месяцев. Аналогичный период между определениями суда первой инстанции и Верховного Суда в деле Никитина составлял три с половиной месяца (с 29 октября 1998 года по 4 февраля 1999 года; и с 29 декабря 1999 года по 17 апреля 2000 года).

 Решение Военного суда Тихоокеанского флота было аннулировано Военной коллегией по причине неправильного проведения судебных процедур (одностороннее и неполное расследование; отсутствие соответствия между решением и фактами дела) и неправильное применение уголовного права (Раздел II абз. 12). В результате этих ошибок дело было отправлено обратно в Военный суд Тихоокеанского флота на повторное рассмотрение, что фактически означало, что 21 ноября 2000 года дело вернулось на стадию 28 августа 1998 года, когда было окончательно оформлено обвинительное заключение против Заявителя. Таким образом, общее время задержек в судебном расследовании составляет 2 года и 3 месяца.

 Повторное рассмотрение впервые началось 11 июля 2001 после нескольких откладываний, по-видимому, вызванных необходимостью властей в дополнительном времени для назначения экспертов (Раздел II абз. 13).

 Отсрочки разбирательства, связанные с фонетическими экспертами, которые должны были определять, Заявитель ли говорит на записях прослушивания его телефона (Раздел II, абз. 17) представляются неоправданными. Трудно понять, почему им понадобилось более четырех месяцев для рассмотрения этого, тем более Заявитель признал, что это он говорит на записях.

Этот набор событий показывает, что неправильное проведение разбирательства по этому делу российскими судебными властями содействовало неоправданным задержкам судебной процедуры, которые, сложенные вместе, образуют примерно три из четырех с половиной лет судебного разбирательства. Это нарушает требования, установленные статьей 6 (1) Конвенции. Симптоматично, что единственной попыткой со стороны властей ускорить разбирательства, видится решение, изданное следователем Егоркиным 24 июня 1998 года, предписывающее Заявителю и его защите ускорить чтения документов по делу, утверждающее, что они “намеренно” растягивают ознакомление с делом (Раздел II абз. 5). Эта попытка ограничить время Заявителя на подготовку своей защиты была бессмысленной, поскольку Заявитель в это время был заключенным в ужасных условиях, и не основанной на законе, так как УПК не устанавливает никаких временных пределов для чтения документов по делу для обвиняемых и адвокатов. Требование следователя, таким образом, пришлось аннулировать.

21. Также растягиванию дела способствовали российский Уголовно-процессуальный кодекс сам по себе и манера его использования властями. Обвиняемому и защите, например, не разрешается знакомиться с материалами по делу до завершения расследования, а также с обвинительным заключением до того как установлена дата слушания. Следствие было закончено 20 мая 1998 года.

Только на следующий день, более чем через пять месяцев после ареста, Заявителю и его защите был предоставлен доступ к доказательствам, на которых основывалось обвинение, и к документам по делу, которые были созданы во время следствия. Кроме того, когда обвиняемый читает документы по делу, ни следственные, ни обвинительные власти не могут работать по делу. Следовательно, обвинительное заключение не могло быть окончательно оформлено до того, как Заявитель и защита завершили свое чтение документов по делу. Таким образом, утверждается, что российский УПК и сама практика способствовали неразумному удлинению производства по делу.

Тем не менее, это не является оправданием властей. В Eckle против Германии (упоминается выше) Суд постановил, что статья 6 запрещает властям “оправдываться возможными дефектами их собственного внутреннего права” (абз. 84). В Zimmermann and Steiner против Швейцарии, июль 13, 1987, Серия A №. 66 Суд постановил, что Конвенция обязует государства-участники организовывать их правовые системы так, чтобы суды соблюдали требования статьи 6 (1), включая требование о соблюдении разумного срока (абз. 29).

22. Страсбургские органы постановили, что чрезмерная длительность уголовных судебных процедур может быть компенсирована действиями внутренних властей, но такой компенсации не было в настоящем деле. Хотя количество обвинений было значительно сокращено в хода дела, и Заявитель был оправдан по девяти пунктам из десяти, по которым он обвинялся, он был все равно осужден на четыре года за государственную измену в форме шпионажа. Более того, даже приостановление судебного преследования или отклонение дела не освобождают Суд от изучения жалобы согласно статье 6, особенно когда судебное разбирательство—как в данном случае—нанесло ущерб интересам обвиняемого, см. Adolf против Австрии, март 26, 1982, Серия A №. 49.

23. Чем рискует Заявитель
При оценке продолжительности разбирательства Суд принял во внимание то, чем рисковал обвиняемый. Требование разумной скорости считается особенно важным в уголовном деле, особенно если обвиняемый подвергся лишению свободы. См., например, Abdoella против Нидерландов (упоминается выше), где подчеркивалось применение тюремного заключения.

В настоящем деле Заявитель был обвинен в преступлении, которое предусматривало заключение 20 лет. Он был снова взят под стражу на двадцать месяцев после своего ареста и еще на шесть месяцев в период между решениями Военного суда Тихоокеанского флота и Военной коллегии Верховного Суда (с 25 декабря 2001 по 25 июня 2002). Кроме того, в период между его освобождением 20 июля 1999 и заключением 25 декабря 2001 он был де-факто ограничен в передвижении. Это частично было вызвано фактом, что он, в силу находящегося на рассмотрении уголовного дела, был лишен права иметь паспорт, и частично тем, что ему, как военному офицеру, требовалось разрешение покинуть город Владивосток. Использование этих ограничительных мер должно учитываться как серьезное обстоятельство при оценке продолжительности судебного разбирательства.

24. Поведение Заявителя
Поведение Заявителя также является фактором при оценке разумности срока, но Суд постановил, что власти несут ответственность за задержки, вызванные их собственным неумелым исполнением своих обязанностей. См. H против Франции, октябрь 24, 1989, Серия A №. 162-A, абз. 55, Vernillo против Франции, февраль 20, 1991, Серия A No. 198, абз. 34 и Monnet против Франции, октябрь 27, 1993 абз. 30. В Eckle против Германии и Dobbertin против Франции, февраль 25, 1993, Серия A №. 256-D суд положил, что обвиняемый по уголовному делу не имеет никаких обязанностей согласно статье 6 (1) активно сотрудничать с властями.

Заявитель в ходе разбирательства посылал несколько жалоб и ходатайств в различные судебные органы, чтобы добиться юридического рассмотрения основ и законности содержания его под стражей и в отношении неправомерного поведения ФСБ. Тем не менее эти жалобы и ходатайства, как таковые, не имеют никакой важности для продвижения уголовного дела, и не могут, таким образом, иметь значение при оценке того, был ли срок, использованный для вынесения решения по уголовному делу, разумным или нет.

26 ноября 1997 Заявитель отказался давать дальнейшие показания до тех пор, пока условия его предварительного заключения не будут существенно улучшены. В то время (и в течение еще нескольких месяцев) он находился в переполненной камере, с постоянно включенным светом и с ужасными условиями вентиляции, температуры и питания. Сверх того, следователь несколько раз пытался допросить его без адвоката. Когда Заявитель отказывался, он три раза помещался в камеру размерами 1х1 м и 60х60 см.

Эти обстоятельства, которые представляются вызывающими опасения в свете статьи 3 Конвенции (унижающее достоинство обращение), подчеркивают, что отказ Заявителя был предпринят с целью защитить свои права. Если это каким-либо образом задержало разбирательство, ответственность должна полностью возлагаться на власти.

Из вышеизложенного следует, что Заявитель не может обвиняться в отсутствии продвижения по делу, которое во всех основных моментах является результатом поведения властей. Таким образом, любое заявление российских властей о том, что Заявитель способствовал затягиванию разбирательства,—откровенно безосновательно.

ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 6 (1) КОНВЕНЦИИ – СПРАВЕДЛИВОЕ СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО
25. Введение – Общие принципы
Заявитель утверждает, что его право на справедливое судебное слушание было нарушено в ходе уголовного судопроизводства, возбужденного против него, главным образом потому, что:

 назначенные судом эксперты не были нейтральными и независимыми, и заявления, сделанные высокопоставленными военно-морскими офицерами, нарушили право Заявителя считаться невиновным;

 эксперты полагались на документы и информацию, которая не была сделана доступной защите;

 защита была поставлена в существенно невыгодное положение, поскольку она была лишена реальной возможности опровергать новые заявления, производимые свидетелями, которые вводились в разбирательство на поздней стадии.

Это вызывает нарушение нескольких принципов, которые считаются важными элементами идеи справедливого судебного разбирательства, гарантированного статьей 6 абз. 1 Конвенции.

Во-первых, следует вспомнить, что независимость и беспристрастность военных судов вызывает серьезную озабоченность, даже хотя они и основательно закреплены в правовых системах государств-членов, см., например, Morris против Великобритании, май 26, 2002 года, абз. 59.

Судебные разбирательства военных судов—субъект тщательного исследования Судом, см., например, Sahiner против Турции, 25 сентября 2001 года.

Во-вторых, принцип равенства перед законом требует, чтобы каждой стороне были предоставлены разумные возможности для представления своего дела при условиях, которые не ставят ее в существенно невыгодное положение по сравнению с ее оппонентом, см., например, G.B. против Франции, октябрь 2, 2001 года, абз. 58. Роль, которую играли назначенные судом эксперты, вызывает особое беспокойство в силу доминирующей роли, которую они регулярно играют в разбирательствах и в приговоре суда по данному делу. Сомнения в нейтральности таких экспертов—при условии, что они объективно подтверждаются—делают судебное разбирательство несправедливым, см. Bönish против Австрии, 22 апреля 1985 года, Серия A №. 92 и Brandstetter против Австрии, 27 июня 1991 года, Серия A №. 211. Позиция, которую такие эксперты занимают в ходе разбирательства и манера, в которой они выполняют свои функции, имеют решающее значение для оценки, см. Brandstetter против Австрии, абз. 42.

В-третьих, право на состязательность разбирательства требует, что каждая сторона должна иметь возможность не только ставить в известность о любом доказательстве, необходимом для подтверждения ее утверждений, но также знать и комментировать любые приводимые доказательства или замечания, подаваемые с намерением повлиять на решение суда. Когда суд назначает эксперта, стороны должны во всех случаях иметь возможность присутствовать на беседе, проводимой им или знакомиться с документами, которые он принял во внимание. Важно, чтобы стороны имели возможность должным образом участвовать в судебном разбирательстве перед органом правосудия, см. Mantovanelli против Франции, 17 февраля 1997 года, RJD 1997 стр. 424, абз. 33.

26. Эксперты не были нейтральными и независимыми
Военный суд Тихоокеанского флота обратился в Министерство обороны, Министерство атомной энергии и Министерство иностранных дел с просьбой назначить экспертов в области государственной тайны, чтобы определить, содержали ли какие-либо государственные секреты спорные материалы в уголовном деле против Заявителя (Раздел II абз.14). Таким образом, сам суд не назначал экспертов, а оставил это на усмотрение данных министерств. Критерии, применявшиеся министерствами при назначении экспертов, неизвестны.

Решение суда просить упомянутые министерства назначить экспертов было мотивировано потребностью в специалистах со знаниями в области защиты государственной тайны. Никакие подобные специалисты не упоминаются в соответствующих списках научных профессий, а защите было фактически запрещено предлагать альтернативных экспертов, см. кассационную жалобу от 4 апреля 2002 года (Приложение 12 стр. 21). Более того, эксперты были поставлены в доминирующее положение в разбирательстве, например, они не должны были давать показания наряду с обычными свидетелями. Они были специально назначены как эксперты по инициативе суда и им была поручена задача разработки совместного отчета для суда, базирующегося на тщательном изучении обсуждаемых документов по делу. Группа экспертов работала вместе две недели с целью составить свой отчет для суда. Их заключения, таким образом, должны были иметь огромное влияние. Излишне говорить, что влияние, которое могла иметь работа экспертов на результат разбирательства, особенно в отсутствие экспертов, назначенных защитой, требовало, чтобы их беспристрастность и независимость были вне всяких сомнений.

27. Группа экспертов включала восемь человек. Министерство обороны назначило семерых из них, а Министерство атомной энергии—одного оставшегося. Руководителем, а, следовательно, и самым влиятельным членом этой группы был сотрудник 8-го управления Штаба Военно-морского флота России, тогда как остальные шесть экспертов, назначенных Минобороны, были сотрудниками различных военно-морских подразделений. Эксперт Минатома был выпускником бывшей Академии КГБ. До назначения экспертов Минобороны, предположительно, обсудило вопрос с ФСБ, органом, который выдвинул обвинения против Заявителя, тогда как ни адвокаты, ни суд не имели ни малейшего влияния на, или понимания процедуры выбора экспертов. Все эксперты, более того, зависели от проверки благонадежности при допуске к государственной тайне, производимой Федеральной службой безопасности (ФСБ). Как демонстрирует кассационная жалоба (Приложение 12 на стр. 21), все эксперты, при утрате ими разрешения на допуск, выдаваемого ФСБ, немедленно лишались своих текущих позиций.

Также следует помнить, что защита возразила против назначенных экспертов в ходатайстве от 29 августа 2001 года (Приложение 9), заявив в числе прочего, что эти эксперты не являются независимыми и не смогут быть полностью объективными и независимыми во время выполнения своих обязанностей в качестве экспертов по данному делу. Это ходатайство было подано в тот же день, когда эксперты прибыли из Москвы, чтобы начать свою работу. Ходатайство было отклонено.

В своем отчете от 14 сентября 2001 эксперты заключили, что семь из десяти пунктов, включенных в обвинительный акт, содержали государственную тайну. Суд, тем не менее, оправдал Заявителя по шести из этих пунктов. Однако, в отношении пункта, который стал основой для признания Заявителя виновным, суд посчитал выводы экспертов “правильными и хорошо обоснованными” без опроса их, см. Раздел II абз 20. Соответственно, заключение экспертов, что рукописные заметки содержали государственную тайну, и что раскрытие информации нанесет ущерб внешней безопасности России, было решающим для признания Заявителя виновным.

28. Заявитель утверждает, что в отношении нейтральности и независимости назначенных экспертов были объективно подтверждающиеся сомнения.

Сначала необходимо вспомнить, что 8-ое управление внутри Вооруженных сил и ФСБ—тесно связанные структуры. Это также подтверждается фактами настоящей жалобы. ФСБ вверено расследовать большинство дел, связанных с государственной тайной. Эта же служба проверяет людей, которые получают допуск к секретной работе. Делается ссылка на решение Конституционного Суда России от 27 марта 1996, цитируемое в ходатайстве от 29 августа 2001 (Приложение 9).

Более того, главное полномочие различных 8-ых отделов, как указывается в Разделе II абз. 4,—обеспечивать соответствующие воинские части, к которым они относятся тактической, методической и организационной поддержкой в отношении защиты государственной тайны.

8-ые отделы—внутренний контрольный орган внутри соответствующих частей. 8-ой отдел воинской части контролирует всю информацию, которая выходит из части, а офицеры различных 8-ых отделов считаются специалистами по защите государственной тайны. Следовательно, они имеют те же полномочия, что и ФСБ и имеются тесные связи между

8-ми управлениями и ФСБ.

Следствие по данному делу было обязанностью следственного отдела подразделения ФСБ по Тихоокеанскому флоту. Во время следствия делалось пять экспертных оценок конфискованных документов, см. Раздел II абз. 4. Первая экспертная группа была назначена 8-ым управлением Штаба Тихоокеанского флота (ноябрь 1997 года), тогда как четыре остальные назначались 8-ым управлением Штаба российского Министерства обороны и представляли свои заключения соответственно 22 декабря 1997 года (три экспертные группы) и 14 марта 1998 года (одна группа).

Эти разные экспертные группы пришли к выводу, что некоторые из документов, конфискованных у Заявителя, содержали информацию, относящуюся к государственной тайне. Эти заключения стали основой для обвинительного заключения, изданного Военным прокурором Тихоокеанского флота 28 августа 1998 года (Приложение 6). Как можно увидеть из этого документа, на выводы экспертов из 8-ых управлений методично ссылаются как на основу для обвинения в том, что документы содержат государственную тайну.

29. В противоположность ситуации в Hadjianastassiou против Греции, ноябрь 23, 1992, Серия A №. 252 (см. абз. 9 этого решения), Военный суд Тихоокеанского флота не назначил никаких внешних экспертов, и никакие эксперты не назначались Заявителем. Ясно, что в деле Заявителя должны были возникнуть сомнения в отношении нейтральности и беспристрастности назначенных экспертов, которые были сотрудниками различных 8-ых отделов российского Военно-морского флота, включая руководителя экспертной группы, назначенными Министерством обороны по просьбе суда.

В числе других причиной является то, что пространные отчеты исходят фактически от того же органа, который выдвигал уголовные обвинения против Заявителя, и что Военно-морской флот сам уже признал его ясную заинтересованность в исходе уголовного разбирательства против Заявителя. Верно, что отдельные эксперты не были одними и теми же на всех стадиях, но объективные причины могут, тем не менее, подтвердить сомнения в отношении нейтральности и беспристрастности тех, кто работал экспертами в Военном суде Тихоокеанского флота—в противоположность ситуации в Brandstetter против Австрии.

Во-первых, оценки опирались не на применение каких-либо объективных или научных методов, но, скорее, на интерпретациях применимых законов и актов. Таким образом, все эксперты, скорее всего, руководствовались одними и теми же общими представлениями о вопросах безопасности, относящихся к делу, то есть общими пониманиями внутри 8-ых управлений, которые широко известны как очень ограничительные.

Во-вторых, все эксперты—как упомянуто выше—зависели от допуска ФСБ к секретной работе, и только по одной этой причине не могли считаться независимыми от государственного обвинения.

В-третьих, Министерство обороны и сам Военно-морской флот имели очевидный интерес в исходе дела, особенно, поскольку предполагалось, что боеспособность флота была уменьшена деяниями Заявителя. Интерес Военно-морского флота в исходе этого дела, между прочим, демонстрируется фактом, что контр-адмирал Герман Угрюмов, глава подразделения ФСБ по Тихоокеанскому флоту, сказал на пресс-конференции в феврале 1998 года, что “документы, найденные (у Заявителя) доказывают, что он в действительности передавал секреты Японии и не работал журналистом, когда был арестован” (цитата из Владивостокских новостей, 20 февраля 1998). Преемник Угрюмова, контр-адмирал Николай Соцков, сохранил предположения Заявителя. 29 января 1999 Соцков сказал, что Заявитель “виновен в шпионаже” (Раздел II абз. 7), а в августе 1999 Соцков сказал, что этот вердикт «очень мягкий» из-за «беспрецедентного давления со стороны СМИ и организаций по защите прав человека» (Moscow Times, 11 августа 1999). В самом начале дела, генерал ФСБ и Представитель Президента по Приморскому региону Виктор Кондратов сказал, что бумаги, конфискованные у заявителя, были “совершенно секретными” и что его деятельность была “угрозой национальной безопасности” (Владивостокские новости, 11 декабря 1997 и 16 октября 1998). Эти заявления являются нарушениями права Заявителя на презумпцию невиновности, охраняемую статьей 6 (2) Конвенции, см. Allenet de Ribemont против Франции, февраль 10, 1995, Серия A №. 308. К тому же, такие заявления объективно оправдывают опасения, что эксперты, назначенные Военно-морским флотом, и служащие в самом Военно-морском флоте, не будут независимыми и беспристрастными.

Более того, Заявитель в своих критических статьях обращал внимание на заслуживающее порицания обращение Тихоокеанского флота с радиоактивными отходами, и подтверждал документами выброс жидких радиоактивных отходов, контейнеров с отходами атомной промышленности и тысяч тонн боеприпасов в море. В своих статьях он также обращал внимание на коррупцию внутри командования флотом (см. Раздел II абз. 1), и, таким образом, в глазах определенных кругов внутри флота способствовал подрыву его репутации.

Из обвинительного заключения (Приложение 6) отчетливо видно, что исключительно его работа как журналиста привлекла внимание службы безопасности. Принимая во внимание связь между ФСБ и 8-ми отделами, и содержание дела против Заявителя, утверждается, что ни эксперты, которые были сотрудниками 8-го управления, которое принимало участие в различных экспертных оценках, ни эксперты, которые были служащими военно-морского флота, не могут считаться полностью независимыми и беспристрастными. Факт, что они принимали участие в деле в качестве экспертов, и также имели преимущественное положение в разбирательстве, должен, следовательно, считаться нарушением права Заявителя на справедливое судебное разбирательство.

Кроме того, эксперт Карих служил в штаб-квартире Тихоокеанского флота в 1997 году и знал документацию по учениям военно-морского флота, которые имели место осенью 1997 года, см. кассационную жалобу (Приложение 12 стр. 21). Много значит и то, что именно этот эксперт исследовал рассматриваемые в уголовном деле против Заявителя рукописные заметки. Его заключения, таким образом, стали основой для признания Заявителя виновным.

30. На этой основе можно сделать вывод, что экспертная группа больше напоминала свидетелей против Заявителя, чем нейтральных и независимых экспертов. Принимая во внимание доминирующую роль, которую играли эксперты в разбирательстве и большое влияние, которое их утверждения должны были произвести, заявляется, что был нарушен принцип равенства перед законом.

31. Не был соблюден принцип состязательности
Из ходатайства от 29 октября 2001 года (Приложение 10) и кассационной жалобы от 4 апреля 2002 года (Приложение 12, стр. 21-22) следует, что эксперты в процессе своей оценки собрали дополнительную информацию. Таким образом, они получили информацию от военно-морских офицеров и других должностных лиц и, к тому же, получили дополнительные документы. Эти люди не опрашивались как свидетели и, что важно, имена нескольких из этих людей, которые давали информацию экспертам, не были записаны и не могли быть воспроизведены экспертами в суде. Например, эксперт Карих, объяснил в суде, что ему потребовалось опросить офицеров из отдела по военной подготовке и оперативное руководство Тихоокеанского флота, чтобы дать его заключение в отношении рукописных заметок, из-за которых Заявитель был осужден. Карих также запросил дополнительные документы.

Утверждается, что защита, таким образом, была лишена права на состязательное разбирательство. Защита не имела возможности посещать беседы с экспертами и ей не показывались все документы, которые они принимали во внимание. Это само по себе является нарушением статьи 6 (1) Конвенции.

32. Вдобавок утверждается, что инициатива суда вызвать свидетелей Дорогина и Захаренко (Раздел II абз. 18) нарушила принцип состязательности, включая право на достаточное время и возможности для подготовки защиты (статья 6 (3) b). К тому же, это поставило защиту в существенно невыгодное положение по сравнению с обвинением. Эти свидетели не были упомянуты в списке свидетелей, который был представлен в начале слушаний, и никто из них не был допрошен во время следствия или первого слушания (Раздел II абз. 18). Защита была застигнута врасплох появлением этих свидетелей на последней стадии слушаний.

Эти свидетели были формально начальниками председательствующего судьи, и указывали на возможность присутствия секретной информации в рукописных заметках, которые впоследствии сформировали основу для признания Заявителя виновным. Они сделали новые заявления в отношении содержания информации, которая могла быть найдена в заметках.

Их заявления, как видится, сыграли серьезную роль в принятии решения судом, особенно касательно предполагаемого незаконного присутствия Заявителя на собрании Военного совета 11 сентября 1997, где он делал рукописные заметки, и приводились как доказательство против Заявителя. Это тем более верно в отношении определения Верховного Суда (Приложение 5), в котором также идет ссылка на заявления этих свидетелей как на важное доказательство в поддержку подтверждения приговора суда. В особенности, Военная коллегия Верховного Суда полагалась на объяснении Дорогина, что эти заметки упоминали об успешном использовании новой уникальной системы обнаружения подводных лодок с указанием рабочего диапазона.

Коллегия, представляется, интерпретировала свидетельское показание Захаренко аналогичным образом (стр. 10 этого определения). Как упоминается в Разделе II абз. 20, это выходит за пределы выводов экспертов и обвинений в обвинительном заключении, и, по мнению Заявителя, никакая такая информация не может быть вычитана из этих рукописных заметок (ссылка делается на цитату из заметок на стр. 26 кассационной жалобы защиты (Приложение 12), что общеизвестно).

У защиты не было никаких возможностей оспорить новые заявления, сделанные свидетелями Дорогиным и Захаренко. По причине их должностей высокопоставленных офицеров Военно-морского флота и природы их показаний, оба они появились как свидетели для обвинения (хотя они были вызваны давать показания судом). Таким образом, защита была, в нарушение принципа состязательности судебной процедуры, поставлена в существенно невыгодное положение и лишена реальной возможности опровергнуть заявления, сделанные этими свидетелями.

33. Вывод
Заявитель утверждает, что он, по причинам, упомянутым выше, был лишен своего права на справедливое судебное разбирательство в нарушение статьи 6 Конвенции.

ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 7 КОНВЕНЦИИ
34. Введение и общие принципы
Статья 7 занимает такое видное место в Конвенции, что никакое частичное ограничение ее не допускается согласно статье 15, даже во время войны или чрезвычайного положения, угрожающего существованию нации. См. S.W. против Великобритании (ноябрь 22, 1995 года, Серия A №. 335-B, абз. 34) и C.R. против Великобритании (ноябрь 22, 1995 года, Серия A №. 335-C абз. 32), где Суд указал на этот факт. Заявитель утверждает, что статья 7 должна толковаться и применяться так, чтобы она обеспечивала эффективную защиту от необоснованного преследования.

Это условие означает, что законы не могут использоваться с обратной силой в ущерб обвиняемому; что только закон может определять преступление; и что уголовное право не должно толковаться широко во вред обвиняемому. См. Kokkinakis против Греции (май 25, 1993 года, Серия A №. 260-A, абз. 51-52); G.c. против Франции (сентябрь 27, 1995 года, Серия A №. 325-B, абз. 24-27); S.W. против Великобритании (абз. 41-42) и C.R. против Великобритании (стр. 68-69) и Baskaya and Okcuologlu против Турции, (июль 8, 1999 года, Отчеты о приговорах и решениях 1999-IV, абз. 36)

«Суд напоминает, что, согласно его прецедентному праву, статья 7 содержит в себе, среди прочего, принцип, что только закон может определять преступление и предписывать наказание (nullum crimen, nulla poena sine lege) [нет преступления, нет наказания без закона] и принцип, что уголовное право не должно толковаться расширительно во вред обвиняемому, например по аналогии. Из этих принципов следует, что преступление и наказания, предусмотренные за него, должны быть четко определены законом. Это требование удовлетворяется, когда человек может знать из текста соответствующего положения и, при необходимости, благодаря судебному его толкованию, какие действия и бездействия сделают его подлежащим уголовной ответственности.

Когда статья 7 говорит о “законе”, она подразумевает ту же идею, что и идея, о которой говорит Конвенция везде, когда использует этот термин, идею, которая заключает в себе статутное право (прим.—выраженное в законодательных актах), а также прецедентное право, и означает качественные требования, в особенности требования понятности и предсказуемости».

Другими словами, статья 7 является нарушенной, если Заявитель был признан виновным, за исключением случая, когда он во время совершения своих деяний имел возможность знать из текста соответствующих положений в Уголовном кодексе и законодательства о государственной тайне, какие деяния сделают его подлежащим наказанию. Заявитель утверждает, что это случилось в настоящем деле, поскольку:

 признание его виновным частично основывается на использовании с обратной силой права по государственной тайне;

 признание его виновным основывается на расширительном толковании права по государственной тайне; и

 использование секретного Приказа 055 в его деле само по себе является нарушением статьи 7.

35. Использование с обратной силой права по государственной тайне
Заявитель был признан виновным за деяния, которые имели место между 11 сентября и 20 ноября 1997 года. 11 сентября он собрал якобы секретную информацию, которую он хранил до 20 ноября 1997. В начале этого периода статья 5 российского Закона “О государственной тайне” содержала обзор сведений, которые могли быть отнесены к государственной тайне, без засекречивания чего-либо (абз. 7). Кроме того, согласно определению Коллегии по уголовным делам Верховного Суда от 17 апреля 2000 в деле Никитина, которое было подтверждено Президиумом 13 сентября 2000 года, не существовало больше никакой другой имеющей силу правовой основы для засекречивания информации как государственной тайны. Согласно этому определению, такая основа впервые была установлена 9 октября 1997 года. Таким образом, в то время, когда Заявитель собрал спорную информацию, она не была секретной согласно Закону, и, в той мере, в которой он был осужден за сбор секретной информации, это основывается на использовании с обратной силой права о государственной тайне, что нарушает статью 7 Конвенции (и также статью 54 Конституции России).

36. В своей кассационной жалобе от 4 апреля 2002 года (Приложение 12) защита заявляет, что поскольку данная информация не являлась секретной, когда Заявитель делал заметки, его сбор не является наказуемым преступлением. Военная коллегия Верховного суда отклонила этот довод в определении от 25 июня 2002 года, указав, что “сбор и хранение секретной информации … это длящееся уголовное преступление”, и что Военный суд Тихоокеанского флота, таким образом, правильно применил Закон о государственной тайне в его редакции от 9 октября 1997 при рассмотрении дела. Однако если информация не была секретной во время сбора, собирать ее не было преступлением, и делать такой сбор преступлением позднее—значит явно нарушать статью 7, по причине последующего засекречивания этой информации.

37. В отношении хранения этой информации до 20 ноября 1997, заявляется, что Заявитель не имел никакой возможности понять, что информация в заметках, которыми он обладал, стала вдруг секретной. И, наконец, нужно обратить внимание на то, что Заявитель не посещал собрания 11 сентября 1997 незаконно, и что никаких ограничений по предоставляемой информации не объявлялось ни одним из выступавших. Таким образом, также осуждение Заявителя за хранение заметок представляется нарушением статьи 7. Ни когда он делал заметки, ни в то время, когда он их хранил, он не мог знать из текста соответствующих положений уголовного кодекса и законодательства о государственной тайне, что эти деяния сделают его подлежащим наказанию за государственную измену.

38. Расширительное толкование права по государственной тайне

Осуждение Заявителя во всех главных моментах основывается на предположении, что он собирал и хранил информацию о “деятельности частей радиоэлектронной борьбы во время учений” с намерением передать ее гражданину Японии Тадаши Окано. Чтобы осудить его суды должны были установить, что информация содержит государственную тайну. В этом отношении они использовали не только официально опубликованное законодательство о государственной тайне (статья 5 (4) 5 Закона и пункт 77 Указа 1203:95), но также и пункт 129 секретного Приказа 055. Это очевидно из определения Военной коллегии Верховного Суда от 25 июня 2002 года. Коллегия делает все вышеперечисленные положения основой для заключения экспертов в отношении наличия государственной тайны в заметках Заявителя, заключения, которое и сама коллегия, и Военный суд Тихоокеанского флота посчитали “правильным и хорошо обоснованным”. Таким образом, очевидно, что в дополнение к статье 5 (4) 5 Закона и пункту 77 Указа 1203:95, в качестве части юридической основы для признания виновным использовался также пункт 129 секретного Приказа 055. Эти различные положения формулируются следующим образом (см:

 Статью 5 Закона: “Сведения, засекреченные как государственная тайна … 4) сведения в области разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности… 5) о методах и средствах защиты секретной информации”.

 Указ 1203 пункт 77: “Сведения, раскрывающие планируемые и (или) проводимые мероприятия по защите информации от несанкционированного доступа, иностранных технических разведок и утечки по техническим каналам …”

 Приказ 055 пункт 129: “Информация о деятельности военных частей радиоэлектронной борьбы во время учений и тренировки” (подчеркнуто нами).

Тогда как пункт 77 Указа 1203 по внешнему виду согласуется со статьей 5 (4) 5 Закона, пункт 129 Приказа 055—нет. В самом деле, сведения о деятельности частей радиоэлектронной борьбы могут содержать информацию о средствах и методах защиты секретной информации. Однако это не остается верным по отношению ко всем видам информации о деятельности таких частей. Следовательно, поскольку пункт 129 в этом деле был применен так, что он также охватывает информацию, которая не охватывается статьей 5 (4) 5 Закона, юридическим основанием для признания виновным является пункт 129, а не Закон.

39. Чтобы решить, имело ли это место, нужно определить, содержит ли информация, за сбор и хранение которой Заявитель был осужден, сведения о “средствах и методах” защиты закрытой информации. Та часть заметок Заявителя, которая, согласно экспертному заключению от 14 сентября 2001, содержит такую информацию, излагается следующим образом (цитируется из общедоступной кассационной жалобы защиты; (Приложение 12):

“…Комплексный технический контроль, оперативная маскировка (217 полк РЭБ). Открытые переговоры по связи — нарушения связи (всего> 200 нар.). “Р-79” (Совгавань) 12 нарушений радиосвязи…

 

• установить факт развертывания сил до минуты;
• — минные постановки в районе Аскольда;
• — высадка десанта на мысе Клерка;
• — учения по ПВО, — силы до корабля, и т.д. — это все можно было установить из радиоперехвата… то же было и в марте, и в апреле, но меры не приняты. Дисциплина связи неудовлетворительная. Противодействие техническим средствам разведки противника. 217 полк подавлял некоторые частоты, чтобы не передавалась закрытая информация”

Единственной частью этого текста, которая видится информацией о “методах и средствах” защиты секретной информации являются сведения о том, что полк 217 “подавил некоторые частоты”. Такой метод, однако, хорошо известен и не особенно сложен. Поскольку заметки не раскрывают содержание защищенной информации, вряд ли можно заявлять, что есть какие-либо разумные причины считать информацию о том, что определенный полк подавил некоторые частоты, государственной тайной.

С беспристрастной точки зрения, текст статьи 5 Закона после 9 октября 1997, кажется, охватил все виды информации, которая подпадает под выражение “средства и методы”. Однако такое толкование противоречит статье 6 абз. 1 Закона, устанавливающей, что засекречивание информации должно производиться в соответствии с “принципами законности, обоснованности и своевременности”.

Итак, даже после внесения поправок в статью 5, информация о “средствах и методах” будет секретной, только если это соответствует вышеупомянутым правилам. Эксперты, однако, с одобрением суда, основывали свое заключение, что заметки содержат государственную тайну, на предположении, что имеется соответствие между пунктом 129 Приказа 055 и статьей 5 (4) 5. Однако пункт 129 простирается значительно шире, чем статья 5 (4) 5, и информация, за которую Заявитель был осужден, не может считаться секретной, если применять Закон в соответствии с принципами его статьи 6.

Таким образом, утверждается, что Заявитель был признан виновным за сбор и хранение информации, которая не является секретной согласно закону, а только согласно пункту 129 секретного Приказа 055. Можно считать это либо использованием пункта 129 Приказа 055 в качестве нормативного правового акта, что нарушает определение Президиума Верховного Суда от 27 марта 2002 (см. абз. 11 и 12), либо расширительным толкованием статьи 5 (4) 5, вызванным использованием экспертами и судом Приказа 055. В любом случае это составляет нарушение статьи 7 Конвенции, так как использование пункта 129 не удовлетворяет требованиям понятности и предсказуемости, установленным в статье 7. Таким образом, нарушен базовый принцип законности (nullum crimen, nulla poena sine lege) [нет преступления, нет наказания без закона].

40. Заявляется, что российские власти не могут утверждать, что основное условие статьи 7 – это, то, что уголовное право должно быть понятно гражданам, было соблюдено в этом деле, поскольку существует документ, подписанный Заявителем, утверждающий, что он читал секретный Приказ 055.

Во-первых, этот Приказ содержит более 700 широко и в общем смысле сформулированных пунктов (см. заявление защиты о незаконности Приказа 055, датированное 29 октябрем 2001 года стр. 3-5; Приложение 11), и у Заявителя было только ограниченное время на прочтение этого Приказа. Следовательно, не совсем верно, что Приказ был “доступен” ему. Во-вторых, Президиум Верховного Суда 27 марта 2002 заявил, что секретный Приказ 055—это ненормативный правовой акт. Это освобождает данный Приказ от требований законодательства об опубликовании и регистрации, но это также означает, что данный Приказ как ненормативный акт не может использоваться как основа для предъявления уголовных обвинений, или как основа для расширительного толкования уголовного права.

Однако это имело место в деле Заявителя, что также очевидно из того факта, что Генеральная прокуратура заявила перед Президиумом 27 марта 2002 года, что Приказ 055 в самом деле был нормативным правовым актом. Есть все основания полагать, что это юридическое мнение репрезентативно для понимания того, как российские прокуроры использовали Приказ 055 в делах о государственной тайне, в том числе в деле Заявителя.

Использование его пункта 129 в этом деле, следовательно, вне зависимости от того, имел он доступ к Приказу 055 или нет, является нарушением принципов, которые приводятся в прецедентном праве Суда в отношении содержания и сферы действия статьи 7 Конвенции.

41. В отношении якобы секретной информации о действительных наименованиях воинских частей, есть, по-видимому, соответствие между действительным положением Закона (статья 5, раздел 1, абз. 6), пунктом 13 Указа 1203 и пунктом 240 Приказа 055, так как все положения содержат фразу “действительных наименованиях воинских частей”. Таким образом, можно утверждать, что осуждение в отношении действительных наименований базируется на Законе, а не на Приказе 055. Тем не менее, статья 5 (1) 6 Закона должна, все равно, толковаться и использоваться в соответствии с принципами, выраженными в статье 6. Только если это будет соответствовать принципам “законности, обоснованности и своевременности”, можно утверждать, что информация о “действительных наименованиях” имеет отношение к государственной тайне. Согласно экспертному заключению от 14 сентября 2001 года, заметки Заявителя содержат следующие предположительно секретные действительные наименования воинских частей (цитируется из жалобы защиты от 4 апреля 2002, Приложение 12): «10, 26 дпл»; « 38 бррзк № 38, 4МРО»; и «К-442».

Если бы эти названия были воспроизведены в определенном контексте, откуда, например, было бы видно, каких видов воинских частей были эти названия, каким вооружением были оснащены эти части, их тактические и технические характеристики и так далее, можно было бы, вероятно, оправдать секретность.

Однако данные названия не воспроизведены в таком контексте в заметках Заявителя. Кроме того, даже если допустить, что названия технически подпадают под статью 5 (1) 6, заявление, что они как таковые имеют отношение к государственной тайне, все равно будет противоречить принципам статьи 6. К-442—это, например, тактический номер атомной подводной лодки, которая довольно подробно описана в отчете Беллоны об источниках радиоактивного загрязнения российского Северного флота (Беллона, Отчет 2:1996, страница 62) и также в ряде других открытых источников, включая справочники Александра Павлова по военным кораблям России с 1945 года и различные издания Jane’s Fighting Ships.

Таким образом, также в отношении “действительных наименований, которые в любом случае представляются незначительной частью обвинения, статья 7 была нарушена. У Заявителя не было ни тогда, когда он делал эти заметки, ни в то время, когда он их хранил, никакой возможности сделать вывод из текста Закона, что информация о наименованиях (которая, к тому же воспроизведена в заметках не полностью) была (или стала) государственной тайной.

42. Применение секретного Приказа—само по себе нарушение статьи 7
Принцип законности, устанавливаемый статьей 7, также содержит в себе обязанность законодательных органов принимать законы и другие правила, которые содержат обязанности для граждан, только после обработки, которая удовлетворяет определенным минимальным стандартам в отношении участия демократических организаций и широкой общественности. Поскольку Приказ 055 секретный, его принятие не удовлетворяло этим минимальным стандартам.

Кроме того, широкие и общие положения Приказа использованы для наложения на Заявителя обязанности не собирать и не распространять информацию, а также как часть основы для осуждения в уголовном порядке. Таким образом, заявляется, что использование секретного Приказа 055 в деле Заявителя, также и с этой точки зрения, включает нарушение статьи 7 Конвенции.

ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ НАРУШЕНИЕ СТАТЬИ 10 КОНВЕНЦИИ
43. Введение – общие принципы
Заявитель утверждает, что было нарушено его право как журналиста на свободу слова, в особенности потому, что:

 он был подвергнут преследованиям и арестован по причине своей работы журналиста, и

 документы, включая наброски статей, необходимые для его журналистской работы, были конфискованы до публикации, и не возвращены.

Неправительственные организации Международная амнистия, Международная Хельсинкская федерация Хьюмэн Райтс Вотч, а также Европейский парламент и Парламентская ассамблея Совета Европы уделили пристальное внимание этому делу и выразили глубокую озабоченность в отношении ограничения свободы слова Заявителя. Amnesty International назвала его в январе 1999 узником совести. Это дело считается очень символичным для текущего положения в России, иллюстрированного несколькими недавними нападками на свободу слова. Думается, что обвинение, выдвинутое против Заявителя означает меру возмездия за его критические публикации, среди прочего, о загрязнении окружающей среды по причине обращения с радиоактивными отходами. Впечатления от преследования его как экологического журналиста, включая конфискацию документов, инициирование уголовных разбирательств, аресты и т.д., конечно, чрезвычайно препятствует нормальной работе прессы в России.

В начале следует вспомнить, что согласно твердо установившемуся прецедентному праву Суда, свобода выражения составляет одну из важных основ демократического общества и одно из главных условий для его развития и самореализации каждого человека. В самом деле, свобода выражения относится и к военнослужащим точно так же как к другим людям в юрисдикции договаривающихся государств, см. Vereiningung Demokratischer Soldaten Österreichs, ноябрь 23, 1994, Серия A № 302, абз. 27. Верно, что человек должен принимать во внимания особые условия, относящиеся к военной жизни и особые “обязательства” и “ответственность”, возложенные на членов вооруженных сил, см. Hadjianastassiou против Греции (упоминается выше) абз. 45. В настоящем деле, однако, такие соображения не могут быть очевидными, особенно по той причине, что Заявитель был журналистом и не имел должности как, например, господин Hadjianasassiou, который, согласно решению Суда, был ответственным за экспериментальную ракетную программу и, таким образом, был связан обязательством осмотрительности в связях со всем, касающимся выполнения его обязанностей, см. абз. 46 этого решения.

Суд постоянно подчеркивал важную функцию, которую выполняет пресса в демократическом обществе, и это также должно относиться к военной прессе. Хотя пресса не должна переступать определенные границы, особенно это касается, среди прочего, раскрытия конфиденциальной информации, ее обязанность, тем не менее,—давать информацию и представление о всех вещах, представляющих общественный интерес. Общественность также имеет право получать такую информацию. Соответственно, кардинальный интерес демократического общества заключается в том, что прессе должно быть разрешено выполнять ее очень важную роль “общественного охранника” по предоставлению информации серьезного общественного интереса. Дела по цензуре и другим ограничениям свободы слова журналистов требуют тщательного рассмотрения Европейским Судом. Делается ссылка на Bergens Tidende против Норвегии, май 2, 2000, абз. 48 и 49 как на одно из многих судебных решений по этим базовым принципам.

44. Были ли препятствия свободе слова Заявителя?
Заявитель утверждает, что его свобода слова как журналиста столкнулась с препятствиями, во-первых, 13 ноября 1997 года и 20 ноября 1997 года были конфискованы документы—и бумажные, и хранимые в электронном виде на его ПК. Его ПК был впоследствии возвращен, но значительное число файлов было удалено. Более того, документы в бумажном виде не были возвращены. Нарушение, таким образом, продолжается, и также имеет силу с ратификацией Россией Конвенции 5 мая 1998 года. Документы, включая наброски статей, содержали информацию, которая была необходима в его работе журналиста, сообщающего о важных экологических проблемах. Десять пунктов, которые были перечислены в обвинительном акте против него, цитируемые в ранее упомянутом Заявлении об обстоятельствах дела абз. 6, дают доказательство этого. Эти препятствия означают серьезную цензуру до публикации.

45. Во-вторых, Заявитель утверждает, что его свобода слова как журналиста имела препятствия в связи с тем, что он был подвергнут уголовному преследованию, включающему заключение под стражу с 20 ноября 1997 и до его освобождения после первого приговора 20 июля 1999.

Условия его содержания под стражей, согласно его жалобе в Европейский суд по правам человека от 20 января 2001 (Приложение № 69519/01), противоречили статье 3 Конвенции.

Эти условия описываются в упомянутом заявлении следующим образом:

«Пасько содержался СИЗО №20/1 г. Владивостока. Условия содержания в СИЗО №20/1 сами по себе образуют нарушение ст. 3 Конвенции, которая гарантирует право на защиту от пыток и другого бесчеловечного или унижающего достоинство обращения и наказания.

 

• В течение всего периода содержания под стражей (20 месяцев) Пасько 13 раз перемещали из одной камеры в другую. Такие перемещения из камеры в камеру широко используются в некоторых пенитенциарных учреждениях и имеют своей целью оказание давления на заключенного, так как какую-либо минимальную возможность защиты частной жизни и организации мизерного жизненного пространства заключенного;
• камеры, в которых он содержался, были перенаселены в несколько раз. В камере №134 Пасько содержался в период с 11 декабря по 31 декабря 1997 года. Это была 6-местная камера, но содержалось в ней 24 человека. Камера была размером примерно 12 квадратных метров, с одним окном и одной электрической лампочкой, дающей слабый рассеянный свет;
• В камере №163, в которой Пасько находился в период с 31 декабря 1997 года по 12 января 1998 года, содержалось 39 человек вместо 14-16 человек. Размер этой камеры составляет примерно 25 квадратных метров. Заключенным ни разу не выдавали постельного белья, по общему правилу матрасов в камерах также нет, матрасы есть только у отдельных заключенных в отдельных камерах;
• в период с 20 октября 1998 года по 20 июля 1999 года Пасько содержался сначала в 4-х местной камере, которая представляла из себя полуподвальное помещение – карцер – ныне переоборудованный в следственный кабинет. В этой камере из обстановки был кран в углу без раковины, над туалетом, и четыре металлические кровати 45 сантиметров шириной. Затем Пасько был переведен в одиночную камеру. В течение двух месяцев содержания в одиночной камере у Пасько не было ни книг, ни газет, ни телевизора. Только через два месяца брату Пасько было позволено передать для Григория Пасько телевизор.

Во всех камерах, в которых содержался Пасько, свет горел 24 часа в сутки. При этом свет был рассеянный, 40 ватт, максимум 2 лампы (как в 163 камере), а чаще одна. Температура в камере зимой примерно 10-12 градусов, а летом невыносимая жара примерно около 30 градусов, нет ни кондиционера, ни вентилятора. Осенью 1998 года заключенные пробили дырочки над дверью в коридор, чтобы помещение камеры хотя бы как-то проветривалось. Для прогулки заключенным предоставлялось ежедневно от 40 минут до 1 часа.

Нельзя обойти молчанием такие обстоятельства, которые по времени хотя и имели место до 5 мая 1998 года, однако в общем виде характеризуют условия содержания Пасько, а их последствия (существенное ухудшение состояния здоровья) имеют место и в настоящее время. Так, в течение всего декабря 1997 года Пасько обращался с в медчасть учреждения с тем, что ему необходимо было лечение, так как у него была тяжелая простуда: насморк, кашель, головокружение, высокая температура. Каждое утро врач приходил к моменту выхода всех из камер для проверки в 8 утра. Но, несмотря на то, что она видела, что Пасько был болен, никакой медицинской помощи ему не оказала. Даже не произвела осмотра для установления диагноза. Из медикаментов ему был выдан только спазмолгон из расчет 2 раза по 2 таблетки в сутки. Когда Пасько попросил дать ему больше таблеток, врач ответила ему: «прокурор даст больше».

В момент ареста вес Пасько был 76 кг, а когда он был освобожден из-под стражи (20 июля 1999 года) его вес равнялся 68 кг. То есть, и до ареста имея худощавое телосложение, за время содержания в следственном изоляторе Пасько потерял в весе еще 8 килограмм.

Питание в СИЗО №20/1 было чрезмерно скудным. Заключенным не давали ни свежих овощей, ни фруктов, ни молочных продуктов (в том числе и сливочного масла). Сахар выдавали из расчета 10 грамм на сутки. Не давали ни компота, ни чая, ни кофе. Даже кипяток давали в ограниченных количествах.

За все время содержания под стражей (то есть за период равный 1 году и восьми месяцам) Пасько принимал пищу, выдаваемую следственным изолятором только в общей сложности 1-2 месяца. Пища для заключенных была практически непригодна к употреблению и хочется подчеркнуть, что такое питание выдавалось лицам, чья вина не установлена судебным приговором. То есть с точки зрения закона эти люди являются невиновными.

Размер передачи продуктов питания, принимаемых от родственников, ограничивался 30 килограммами в месяц.

Основное питание в обед состояло из рыбных хвостов, на которых варилась баланда из кислой капусты. Утром и вечером давали перловку – крупу, которая в основном используется для кормления домашней птицы скота. Хорошим питанием заключенные считали картошку и рыбу, которые им давали в исключительно редких случаях. В «праздничную еду» добавлялись бульонные кубики.

Указанные условия содержания Пасько образуют не только нарушения статьи 3 Европейской Конвенции, но и затрагиваю права, гарантированные другими нормами Европейской Конвенции.

Так, представляется, что в таких условиях совершенно невозможно подготовить свою защиту, подготовиться к участию в судебном заседании. Следовательно, такие условия содержания влекут за собой нарушение в отношении Пасько права, гарантированного статьей 6(3) «в» Европейской Конвенции, то есть права иметь достаточное время и возможности для подготовки своей защиты.

Помимо изложенного, Пасько был принуждаем к даче показаний против самого себя путем умышленного ухудшения условий его содержания, что, по нашему мнению, образует в совокупность нарушений ст.ст. 3 и 6 (3) Европейской Конвенции. Его неоднократно приводили к следователю для допроса в специально отведенный кабинет. Там следователь пытался допрашивать его без участия адвоката. При этом, каждый раз Пасько отказывался давать показания без адвоката, но его заставляли давать показания под угрозой того, что «закроют в стакан» – то есть в специальную камеру 60х60, 1м.х1м. Обычно туда сажают на 6-8 часов без питания, воды, без возможности пользоваться туалетом. После 3-х раз нахождения в этом «стакане («каменном мешке») он не решался протестовать против присутствия следователя в одном помещении с ним, то есть против ведения допросов без участия адвоката.

В ходе допросов на Пасько постоянно оказывалось психическое давление: «признавайся, получишь всего 8 лет лагерей…», «адвокаты от тебя откажутся…».

Это нарушение также продолжается после даты ратификации Россией Конвенции.

К тому же, уголовное преследование его продолжалось до окончательного решения 25 июня 2002 года. Он был снова заключен в тюрьму 25 декабря 2001 года, и в период между его освобождением 20 июля 1999 года и 25 декабря 2001 года он подвергался, де-факто, ограничениям перемещения, что также препятствовало его работе журналиста (см. абз. 23 выше). В настоящее время он отбывает наказание в виде тюремного заключения, наложенное судом.

Действительно, он был оправдан в отношении большинства обвинений против него в ходе судебного разбирательства. Это, однако, не противоречит выводу, что ФСБ препятствовало его свободе слова этим преследованием. Оправдания, фактически, показывают, что преследование Заявителя было излишним и само являлось своеобразным наказанием за его работу журналиста, распространяющего критическую информацию и идеи. Следует также помнить, что обвинение напрямую основывалось на экспертных оценках 8-го управления, которое, общеизвестно, применяет очень широкие определения понятия государственной тайны.

В этом отношении также заслуживает внимания, что три пункта включенных в обвинительное заключение, не считались государственной тайной даже экспертами, назначенными Военным судом Тихоокеанского флота во время вторых слушаний. Более того, что государственное обвинение убрало в суде пять эпизодов из обвинений против Заявителя, см. стр. 13-14 решения Военного суда Тихоокеанского флота (Приложение 4), 25 декабря 2001 года. Суд нашел государственную тайну только в одном из пунктов, включенных в обвинение, см. Раздел II абз. 20 и 22. Кроме того, обвинение в значительной степени включило информацию, которая была в открытых источниках. Это будет детально конкретизировано далее в абз. 49 ниже.

46. В-третьих, заявляется, что основания для нахождения уголовной вины Заявителя, представленные Военным судом Тихоокеанского флота и Военной коллегией Верховного Суда, представляют препятствия его свободе слова. Согласно приговору, основным моментом в признании Заявителя виновным было заключение, что он имел намерение передать обсуждаемые заметки японскому журналисту Тадаши Окано. Заявитель категорически опроверг, что это было его намерением и другие доказательства свидетельствовали против этого, особенно то, что было много возможностей передать эти заметки, но Заявитель этого не сделал. Суды, однако, нашли доказательство упомянутому намерению в том, что он ранее передавал информацию этому журналисту за деньги. Это, однако, было не более чем результатом обычных взаимоотношений между журналистами. Безусловно, нет ничего особенного в том, что внештатный журналист вознаграждается за свою работу. Тем не менее, эти совершенно законные взаимоотношения между Заявителем и японскими журналистами использовались как доказательство предполагаемого способа совершения уголовного преступления и стали важной основой для уголовных обвинений и осуждения Заявителя. Таким образом, на стр. 16 в определении Верховного Суда утверждается:

«Таким образом, установленный по уголовному делу характер сложившихся между Пасько и Окано внеслужебных отношений, выполнение Пасько постоянных поручений Окано, который проявлял в августе-сентябре 1997 г. настойчивый интерес к учениям Тихоокеанского флота, позволил суду прийти к обоснованному выводу в приговоре о наличии причинно-следственной связи между интересом Окано к данной теме и посещением Пасько разбора учений 11 сентября 1997 г., с обстоятельным изложением его результатов на неучтенных листах, и о намерении Пасько в последующем передать собранные им секретные сведения Окано.» (подчеркивание наше)

Соответственно, военные суды предположили уголовную ответственность за прошлые законные международные связи с прессой. Это, как мы утверждаем, способно помешать журналистам поддерживать такие законные связи, пользуясь свободой слова прессы, и означает препятствие такой свободе.

47. Основываясь на вышеуказанном, Заявитель утверждает, что имелись препятствия его свободе слова, имеющие форму конфискации документов и статей, необходимых для его работы журналиста; форму излишнего уголовного преследования; и форму уголовного осуждения, основанного на причинах, которые могут помешать законному пользованию прессы свободой слова.

48. Предписывались ли такие препятствия законом?
В этом отношении достаточно указать на факт, что решения российских военных судов, оправдывающие Заявителя по большинству обвинений, являются доказательством того, что подавляющее большинство препятствий не основывались на российском законодательстве, так как рассматриваемые пункты не могли считаться содержащими государственную тайну, см., с необходимыми изменениями, Eriksson против Швеции, июнь 22, 1989 года, Серия A №. 156.

Более того, обвинительное заключение и решение Военной коллегии Верховного Суда базировались на применении секретного Приказа 055, который не считается обязывающим правовым актом (“нормативным правовым актом”), см. абз. 7 выше. Также, по Конвенции, препятствование свободе слова, основанное на секретном законодательстве, должно считаться неприемлемым.

В итоге, утверждается, что эти вмешательства нарушили статью 10 Конвенции, поскольку они не соответствовали закону, что требуется статьей 10 (2).

49. Было ли воспрепятствование необходимо в демократическом обществе?
Спорная информация относится в значительной степени к очень важной проблеме утилизации радиоактивных отходов. Как может быть видно из обвинительного заключения, эта информация имела отношение к обращению с отработанным ядерным топливом, к прекращению эксплуатации и обхождению с атомными подводными лодками, и атомным и радиационным авариям на атомных подводных лодках. Таким образом, информация, которая была скрыта конфискацией документов и преследованием Заявителя имела огромный интерес для российской и международной общественности. В особенности чрезвычайно интересно было получить информацию по этому вопросу японской общественности, поскольку был выявлен сброс атомных отходов в Японское море.

Советский Союз/Россия построил около 250 атомных подводных лодок. 1/3 из них базировалась на Тихоокеанском флоте России. Остальные находились на Северном флоте на северо-западе России. Примерно 80% атомных подводных лодок России сейчас выведены из эксплуатации. Советский Союз не создал никакой подходящей инфраструктуры для обращения с отработавшим ядерным топливом и радиоактивными отходами, производимыми во время работы атомных подводных лодок. Радиоактивные отходы сбрасывались в Японское море Тихоокеанским флотом до 1993 года, а в Арктике до 1992 года. Экономические трудности застигли Россию врасплох, когда большое количество подводных лодок было выведено из эксплуатации и списано в конце 1980-х. России требовалась международная помощь, чтобы справиться с этой проблемой и для предотвращения радиоактивного загрязнения морей Арктики и на Дальнем Востоке, но традиции секретности еще были живы в военном обществе и не поощряли никакой международный диалог о начале зарубежной помощи.

Заявитель очень активно сообщал о проблеме обращения с радиоактивными отходами на российском Тихоокеанском флоте, написав около 100 статей в местной и национальной российской прессе. Видеоматериал сброса жидких радиоактивных отбросов в Японское море, сделанный им в 1993 (Раздел II абз. 1) был показан в Японии и потряс японское общество.

Новости о практике сброса продолжаемой Тихоокеанским флотом, никогда не достигали японского Правительства из-за покрова секретности (см. интервью с чиновниками Министерства иностранных дел Японии, по адресу: http://www.bellona.no/en/international/russia/navy/pacific/general/26645.html).

Благодаря сообщениям Пасько был создан Японский фонд ядерной помощи. Его первым крупным проектом строительство крупной баржи стоимостью 36 миллионов долларов США для обработки жидких радиоактивных отходов. Испытания на судне начались в 1999 году, и официально оно вошло в строй в ноябре 2001 года. Сегодня Японский фонд ядерной помощи располагает более 200 млн. долларов США на радиационную безопасность на Тихоокеанском флоте. США также принимает участи в финансировании вывода из эксплуатации подводных лодок и обращения с радиоактивными отходами на Дальнем Востоке России.

Однако меры, предпринятые российскими властями, способны помешать прессе распространять информацию, вызывающую интерес общественности. В таких случаях требуется тщательное изучение Европейским Судом соразмерности мер, см. среди многих прочих судебных решений Bergens Tidende против Норвегии (упоминается выше), абз. 52. То же относится, в общем, к ограничениям перед публикацией, таким, какие применялись в отношении Заявителя.

50. Во время уголовного разбирательства против Заявителя ФСБ и обвинение заявили, что конфискованные документы содержали государственную тайну. Таким образом, должно быть оценено, может ли такое препятствие быть оправдано причинами национальной безопасности, см. статью 10 (2) Конвенции.

Представляется, однако, маловероятным, что Правительство России может убедительно доказать, что такие препятствия были необходимы по причинам национальной безопасности. Во-первых, в трех из десяти пунктов обвинения не было найдено государственной тайны даже экспертами, назначенными во время вторых слушаний в Военном суде Тихоокеанского флота. Кроме того, государственное обвинение отказалось в суде от большинства обвинений против Заявителя. В итоге Военный суд Тихоокеанского флота пришел к выводу, что, за исключением одного пункта, ни один из пунктов, которые формировали основу обвинения, не содержал государственной тайны.

Заявляется, что концепция государственной тайны была истолкована в очень широком смысле и применена к информации, которая возможно таковой не считается в государствах-членах Совета Европы. Это, в числе прочего, подтверждается тем фактом, что значительное количество информации, из-за которой Заявитель изначально обвинялся (Раздел II абз. 6) было, фактически, достоянием общественности. Экспертные группы, которые работали с делом, и обвинение, однако, не придали этому значения. Таким образом, приговор Военного суда Тихоокеанского флота (Приложение 4) гласит (стр. 17):

«Наряду с вышеизложенным экспертами, по мнению суда, фактически не учтено и то обстоятельство, что достоверные данные о ПЛА с тактическими номерами К-500, К-506 и К-530, были открыто опубликованы с указанием объединений и соединений, в состав которых они входят и мест их базирования, в частности, в справочнике А.С. Павлова «Военные корабли России 1997-1998 гг», изданном в 1997 году, а сведения, аналогичные вмененным Пасько, и в более ранних изданиях. Сделанный в заключении вывод экспертов о том, что на степень секретности информации никак не отражается факт ее опубликования в открытых источниках, по убеждению суда противоречат закрепленным в ст. 6 Закона «О государственной тайне» принципам законности, обоснованности и своевременности засекречивания сведений и их носителей.» (подчеркивание наше)

Таким образом, якобы секретной информацией в списке ядерных и радиационных аварий на атомных подводных лодках, из-за которой Заявитель обвинялся, является, например, список, содержащий “действительные наименования”, то есть тактические номера (номера K), подводных лодок. Однако, заявив, что эти номера секретны, эксперты 8-го управления Штаба российского Минобороны, которые представили такое заключение 14 марта 1998 года и эксперты, которые принимали участие во вторых слушаниях, которые представили аналогичное заключение 14 сентября 2001 года, проигнорировали то, что эти номера были доступными в нескольких открытых источниках. См., например, главу 2.5 доклада Беллоны о Северном флоте России. – Источники радиоактивного загрязнения (Отчет Беллоны № 2: 1996 стр. 39-71), и различные издания справочников Александра Павлова по российским военным судам.

Что касается записи о воинской части 40752, суд постановил на стр. 20 решения:

«Между тем, на с.11-12 Доклада Greenpeace от 27 октября 1993 года «Проблемы Тихоокеанского флота: радиоактивные отходы, утилизация атомных подводных лодок, аварийность АПЛ, безопасность ядерного топлива», имеются данные о местоположении войсковой части 40752 с указанием названия мыса, бухты и залива, а также ее общей площади и площади технической территории. В этом Докладе также названы номера и предназначение большинства сооружений этой части.

В статье В.А.Даниляна и др.- «Радиоэкологическая обстановка на территории береговых технических баз дальневосточного региона», опубликованной в журнале «Атомная энергия» за август 2000 года, имеется графическая схема войсковой части 40752, с географически правильной привязкой ее берегов к омываемым водам, а также с достаточно точным нанесением местоположения имеющихся на ее территории сооружений, с указанием номера и предназначения каждого из них.»

Эти выводы были важны для оценки суда, который решил, что обвинения против Заявителя по этому пункту были безосновательны.

Что касается обвинений относительно документа «III. Вывод из эксплуатации оружия и боеприпасов», он, предположительно, содержал секретную информацию о воинской части 63916. Это, однако, не было, согласно стр. 25 решения, секретным. Суд, среди прочего, заявляет:

«Как это установлено судом, войсковая часть 63916 является функциональной единицей объекта «база подводных лодок Павловское», обеспечивающей береговое обеспечение подводных лодок, том числе, складское хранение БРПЛ. Таким образом, войсковая часть 63916 сама по себе является составной частью, в том числе и территориально, базы подводных лодок Павловское. Именно территория войсковой части 63916 чаще других структурных единиц данной базы подвергалась инспектированию иностранными делегациями (шесть раз) по основаниям, вытекающим из международно-правовых обязательств Российской Федерации.

……

Как пояснено экспертами в судебном заседании, действительные наименования частей, соединений и объединений прямо раскрыты в международных договорах, касающихся сокращения обычных вооружений и военной техники.»

В совокупности, эти факты показывают, что уголовное преследование Заявителя было излишним и не оправданным как необходимым для демократического общества, согласно статье 10 (2) Конвенции.

51. Что касается рукописных заметок, которые, согласно суду, содержали государственную тайну, нужно вспомнить, что информация о действительных наименованиях частей уже была общественным достоянием, см. абз. 41 выше. В дополнение, суд положился на экспертную оценку о содержании в записях информации о особой деятельности частей радиоэлектронной борьбы. Согласно определению Военной коллегии Верховного Суда, эта информация раскрывала «средства и методы защиты секретной информации участвовавших в учениях частей радиоэлектронной борьбы” (см. стр. 7 определения). В этом отношении Заявитель хотел бы привлечь внимание Суда к цитате соответствующей части найденных рукописных заметок, на стр. 26 кассационной жалобы (Приложение 12), которая была опубликована на различных интернет сайтах, и таким образом, доступна широкой общественности. Единственной информацией, которая, по мнению Заявителя, возможно, могла бы оправдать выводы суда—это предложение, которое разглашало, что полк “подавил некоторые частоты во избежание передачи закрытой информации”. Это, полагается, не может оправдать уголовный приговор Заявителю. Нужно добавить, что совершенно невозможно сделать вывод, что заметки содержат информацию об “успешном применении уникальной системы обнаружения подводных лодок противника с указанием дальности ее действия”, как утверждается среди прочего на стр. 10 в определении Военной коллегии Верховного Суда.

Верно, что Европейский Суд в Hadjianastassiou против Греции (упоминается выше) признает в абз. 45, что

“разглашение заинтересованности государства в определенном оружии и о соответствующих технических знаниях, которое может указать на прогресс государства в его производстве, может нанести значительных ущерб национальной безопасности”.

Однако, по мнению Заявителя, рукописные заметки не содержат никакой подобной информации. Таким образом, было явно несоразмерно осуждать Заявителя за написание и хранение этих заметок.

Следовательно, основания касательно национальной безопасности не могут оправдать серьезные ограничения свободы слова Заявителя.

С точки зрения Заявителя, никакие другие законные причины не могут оправдать эти ограничения. Таким образом, эти ограничения являются явно несоразмерными и не могут быть оправданы на основаниях, допускаемых в статье 10 (2) Конвенции. Таким образом, имело место нарушение свободы слова Заявителя, охраняемой статьей 10 Конвенции.

IV. ЗАЯВЛЕНИЕ В СООТВЕТСТВИИ СО СТАТЬЕЙ 35 § 1 КОНВЕНЦИИ
1. Окончательное решение

• Определение Военной коллегии Верховного Суда России от 25 июня 2002 года.

2. Решения других судов

• 20 июля 1999 года, Военный суд Тихоокеанского флота, о конкретных обстоятельствах этого уголовного дела;

 

• 20 июля 1999 года, Военный суд Тихоокеанского флота, относительно “существенного нарушения” Уголовно-процессуального кодекса, допущенного старшим следователем по данному уголовному делу;

 

• 21 ноября 2000 года; Военная коллегия Верховного Суда России, об аннулировании решения о конкретных обстоятельствах дела от 20 июля 1999 и отправке дела на новое слушание.
• 25 декабря 2001 года, Военный суд Тихоокеанского флота о конкретных обстоятельствах данного уголовного дела.

В период между 20 ноября 1997 года и началом первого слушания 21 января 1999 года также было сделано несколько решений относительно оснований и законности содержания Заявителя под стражей. (Суд Владивостокского гарнизона, 2 декабря 1997 года; 2 февраля 1998 года; 30 марта 1998 года; 15 мая 1998 года и 18 августа 1998 года; Военный суд Тихоокеанского флота 19 февраля 1998 года; 20 апреля 1998 года; 18 июня 1998 года и 28 июля 1998 года; и Военная коллегия Верховного Суда, 26 ноября, 1998 года). Однако ни одно из этих решений не определяет, имелись ли достаточные доказательства против Заявителя, чтобы держать его под стражей. Согласно статье 220 (2) УПК, компетенция российских судов на этой стадии судебного разбирательства ограничена оценкой того, какие ограничительные меры в отношении обвиняемого следует предпринять (арест или запрет оставления его или ее места жительства без разрешения органа, ответственного за данное дело). Они не имеют никаких полномочий оценивать, адекватны или нет предполагаемые подозрения в отношении обвиняемого.

3. Есть ли или были ли какие-либо другие доступные права обжалования или другие средства правовой защиты, которые вы не использовали?
Нет никаких подобных прав обжалования или средств правовой защиты.

V. ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ ОБЪЕКТЕ ЖАЛОБЫ
Заявитель добивается решения Суда, что его права были нарушены как установлено выше, и справедливого возмещения за эти нарушения.

VI. ЗАЯВЛЕНИЕ В ОТНОШЕНИИ ДРУГИХ МЕЖДУНАРОДНЫХ СУДЕБНЫХ РАЗБИРАТЕЛЬСТВ
Нет никаких таких судебных разбирательств.

VII. ПРИЛОЖЕНИЯ
Ниже перечислены судебные решения; решения следственных и обвинительных органов; жалобы и ходатайства защиты; а также заявления по делу от неправительственных организаций и межправительственных организаций.

Эти документы прилагаются к жалобе в форме копий/расшифровок оригинальных документов (когда имеются), и в виде переводов.

РЕШЕНИЯ СУДА В ОТНОШЕНИИ ДЕЛА ЗАЯВИТЕЛЯ
1. 20 июля 1999 года, Военный суд Тихоокеанского флота, решение, оправдывающее Заявителя по обвинениям в шпионаже, признающее его виновным в злоупотреблении своим служебным положением;

2. 20 июля 1999 года, Военный суд Тихоокеанского флота, дополнительное решение в отношении серьезных нарушений Уголовно-процессуального кодекса следователем Александром Егоркиным;

3. 21 ноября 2000 года, Военная коллегия Верховного Суда; отмена решения от 20 июля 1999 года (неполное и одностороннее судебное разбирательство, противоречие между фактами и решением);

4. 25 декабря 2001 года, Военный суд Тихоокеанского флота, признание Заявителя виновным;

5. 25 июня 2002 года, Военная коллегия Верховного Суда России, подтверждение решения от 25 декабря 2001 года с некоторыми незначительными изменениями.

ЗАЯВЛЕНИЯ И РЕШЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ОБВИНЕНИЯ
6. 28 августа 1998 года, прокурор Тихоокеанского флота, предъявление обвинения Заявителю;

7. 27 июля 1999 года, прокурор Тихоокеанского флота, протест на решение от 20 июля;

8. 29 августа 2000 года, прокурор Тихоокеанского флота, дополнительная жалоба.

ЖАЛОБЫ И ХОДАТАЙСТВА ЗАЩИТЫ
9. 29 августа 2002 года, ходатайство относительно назначения экспертов;

10. 29 октября 2002 года, заявление относительно выводов экспертов;

11. 29 октября 2002 года, Заявление относительно использования Приказа 055;

12. 4 апреля 2002 года, кассационная жалоба против решения от 25 декабря 2001 года.

ЗАЯВЛЕНИЯ ОТ НЕПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ И МЕЖПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫХ ОГРАНИЗАЦИЙ
13. Amnesty International; Григорий Пасько – узник совести (46/007/1999), 15 февраля 1999 года

14. Amnesty International; (выдержки из) 2002 Комиссии ООН по правам человека: Права под угрозой (IOR 41/025/2001), 1 декабря 2001 года

15. Amnesty International; Григорий Пасько получает четыре года в исправительно-трудовом лагере за высказывания об экологии (46/001/2002), 4 января 2002 года

16. Совет Европы, Парламентская ассамблея; (выдержки из) В уважение обязательств и обязанностей Российской Федерацией (док. 9396) 26 марта 2002 года

17. Европейский Парламент; Резолюция о заключении в тюрьму российского военного журналиста

Григория Пасько и закрытии ТВ-6, резолюция, 8 февраля 2002 года

18. Европейский Парламент; Резолюция по вынесению судебного решения Григорию Пасько в России, 4 июля 2002 года

19. Human Rights Watch: Мировой отчет 1999 года (события 1998 года), подглава о Российской Федерации (выдержки);

20. Human Rights Watch: Мировой отчет 2002 года (события 2001 года), подглава о Российской Федерации (выдержки);

21. International Helsinki Federation for Human Rights(Международная Хельсинкская федерация по правам человека); Российские дела о шпионаже нарушают международные стандарты по правам человека, 15 февраля 2002.

VIII ЗАЯВЛЕНИЕ И ПОДПИСЬ
Настоящим, исходя из моих знаний и убеждений, заявляю, что все сведения, которые я указал в жалобе, являются верными.