Обвинительный приговор, вынесенный сорокалетнему Пасько 25 декабря прошлого года, стал настоящим потрясением — даже среди высокопоставленных российских чиновников раздавались голоса, просившие смягчить обвинения, предъявленные журналисту. Сторонние же наблюдатели, следившие за процессом — Международный ПЕН-Клуб, Международная Хельсинкская Федерация, «Беллона», при чьей поддержке осуществлялась и до сих пор осуществляется судебная защита Пасько, и «Эмнести Интернэшнл» — и вовсе были шокированы объявленным приговором. «Эмнести Интернэшнл» («Международная Амнистия»), назвала Пасько третьим российским Узником Совести после Андрея Сахарова и исследователя «Беллоны» Александра Никитина, а недавно Пасько был также номинирован Европейским Парламентом на престижную сахаровскую премию «За свободу мысли».

Но в России все эти награды и почести, оказанные Пасько, свелись, в итоге, к четырехлетнему тюремному сроку и клейму государственного изменника.

Александр Ткаченко, генеральный секретарь Московского ПЕН-Центра, — которому суд предоставил особую привилегию участвовать в защите Пасько, — около сорока раз посещал журналиста, пока тот был в заключении во время расследования и судебного процесса, и присутствовал практически на каждом судебном заседании, относящемся к делу Пасько. Московский ПЕН—Центр является международной писательской организацией, которая, помимо прочей деятельности, занимается поддержкой тех писателей, которые стали жертвой преследований со стороны властей или спецслужб.

«ПЕН-Центру то и дело приходится рассматривать одновременно несколько дел, похожих по сути на дело Пасько, которые возникают постоянно», — заметил Ткаченко, обрисовав, таким образом, довольно тревожную ситуацию. — «Но такая колоссальная несправедливость в деле Пасько просто не позволила мне оставаться в стороне, хотя участие в нем требует частых перелетов на другой конец страны».

Возмущение Ткаченко процессом над Пасько часто побуждало его проявлять довольно резкое поведение в зале судебных заседаний.

«Я помню, как однажды встал во время заседания и закричал «Вы судите одного из своих! Этот же ваш народ — вы занимаетесь самоубийством!»» — рассказывает Ткаченко о том, что он пытался сказать суду в тот день. «Я сказал им, что они судят человека, который желает им добра. Условия в Приморском регионе [где базируется основная часть Тихоокеанского флота] таковы, что очень скоро там может произойти какая-нибудь серьезная авария. А они судили его, потому что им легче сидеть и ждать катастрофы — и быть может, мы ее и не увидим, а вот наши дети увидят».

«Они принимают свои политические решения, играя на человеческой жизни», — сказал он.

Приговор

Пасько, журналист газеты «Боевая вахта», издаваемой российским Тихоокеанским флотом, был 25 декабря прошлого года признан Тихоокеанским флотским военным судом виновным в государственной измене и приговорен к отбыванию четырех лет в колонии строгого режима по обвинению в посещении заседания высших чинов военно-морского флота и хранении записей, которые он сделал на этом заседании.

Федеральная служба безопасности (ФСБ), настаивала на том, что Пасько намеревался передать полученную информацию, которая, согласно следствию, содержала сведения о «секретных военно-морских маневрах», японским средствам массовой информации — хотя никаких конкретных обвинений в собственно передаче этой информации японцам не прозвучало ни разу. Ранее, в 1999 году, тот же суд оправдал Пасько, объявив похожие обвинения в государственной измене, предъявленные ему, несостоятельными, но признал его виновным в злоупотреблении служебными полномочиями. Выразилось это в контактах с японскими средствами массовой информации, в результате которых японским тележурналистам был в 1993 году передан Пасько снятый им документальный фильм, показавший, как суда Тихоокеанского флота незаконно сбрасывают в Японское море радиоактивные отходы. Пасько была впоследствии предоставлена амнистия, однако он подал апелляцию в Верховный суд Российской Федерации, требуя полного оправдания.

Неожиданным результатом этой апелляции стал новый судебный процесс и приговор по тем же статьям о государственной измене, по которым суд ранее признал Пасько невиновным. Адвокаты журналиста, «Беллона» и правозащитные организации по всему миру утверждают, что обвинения против него были сфабрикованы ФСБ и основаны преимущественно на двух, теперь уже отмененных, секретных приказах Министерства обороны — приказе №010 и приказе №055.

Даже члены правительства, возглавляемого бывшим агентом КГБ Владимиром Путиным — и ставшего объектом суровой многоголосой критики в редакционных статях западной прессы за их безучастное поведение во время процесса над Пасько — почувствовали себя неловко из-за объявленного приговора. Сергей Миронов, спикер Совета Федерации и политик, работающий в одной команде с Путиным, даже озвучил возможность помилования Пасько. Подобные же намеки высказывала и Валентина Матвиенко, заместитель председателя правительства по социальным вопросам.

Однако эти предложения были отвергнуты Пасько и его женой, Галиной Морозовой, на том основании, что о помиловании может просить только виновный. Он же, напротив, невиновен.

И в самом деле, четырехлетний тюремный срок, объявленный в приговоре Пасько, — как бы вопиюще несправедливым он ни был, — составляет гораздо меньше, чем то наказание, которое полагается за государственную измену по закону, а именно от 12 до 20 лет. Неудивительно, что среди защитников Пасько и в кругах спецслужб возникла теория, что обвинительный приговор в отношении Пасько стал неким компромиссом, расплатой ФСБ, которая в 1999 году — после пяти лет уголовного преследования — вынуждена была смириться с тем, как «выскользнул» из ее рук Никитин, добившийся в суде оправдания и признания себя невиновным по тем же обвинениям в государственной измене.

Перевод Пасько в колонию. Его здоровье и условия содержания

В середине октября Пасько был переведен из Владивостокского СИЗО, где он находился в период судебного процесса, в Уссурийскую колонию строгого режима и приписан к плотницкой бригаде из 60 человек. Как и любая другая плотницкая бригада, состоящая из заключенных российских колоний, группа, в которой работает Пасько, занимается изготовлением предметов быта, и вполне вероятно, что большинство табуреток, стоящих в тысячах российских кухонь, было выстругано в таких вот тюремных мастерских.

«Нас провели по территории лагеря, такие экскурсии предлагают посетителям и адвокатам, и я бы описал этот лагерь как очень провинциальное место», — сказал Ткаченко, только что вернувшийся после очередного посещения Пасько. Ни СИЗО, ни колония строгого режима — не место для невиновного человека, но, как заметил Ткаченко, в колонии все же чистый воздух и возможность общаться с людьми, которая помогает преодолеть ощущение изоляции.

«[В СИЗО], понимаете, не с кем поговорить — а здесь, [в лагере], он может сделать несколько шагов влево, несколько шагов вправо, побыть на свежем воздухе, пообщаться с людьми», — сказал Ткаченко.

Здесь, в своем новом обиталище — лагерном бараке, в котором живут 60 человек, Пасько, заклейменный государством как опасный предатель и шпион, делит свой каждодневный быт с заключенным, посаженным на пять лет строгого режима за кражу коровы, со взломщиками квартир, грабителями, хулиганами-рецидивистами, угонщиками машин и прочими мелкими уголовниками, рассказал Ткаченко.

«Он не сидит с убийцами или насильниками», — сказал Ткаченко в интервью с корреспондентом Bellona Web, состоявшемся в конце октября.

По словам Ткаченко, Пасько выглядит «похудевшим, но не из-за какой-нибудь болезни, а скорее, потому, что режим работы в лагере все время заставляет его быть на ногах; [лагерная] еда — это обычная баланда, жидкий суп на воде и косточках: в конце концов, тюремная пища есть тюремная пища».

В последний свой визит Ткаченко, вместе с Анатолием Пышкиным, владивостокским адвокатом Пасько, принесли журналисту целый запас провизии. Согласно лагерным распорядкам, включенным в официальный список посещений родственникам, адвокатам и друзьям отбывающих срок осужденных разрешено привозить им еду. Продукты, переданные в тот день Ткаченко и Пышкиным, Пасько, в соответствии с особым, тюремным этикетом, который ему приходится теперь изучать, разделил с товарищами по бараку, и на мгновение этот, еще один проведенный в лагере день окрасился для них в праздничные тона.

Впрочем, настоящий праздник для Пасько, возможно, уже и не за горами: по закону, время, проведенное им за решеткой, пока тянулось следствие и судебный процесс, было засчитано судом как часть положенного по приговору наказания. Кроме того, 25 декабря этого года, как сказал петербургский адвокат Пасько, Иван Павлов, начнется процедура подачи прошения относительно досрочного освобождения Пасько на основании хорошего поведения во время отбывания срока. В этот день администрация колонии должна будет направить в суд запрос об освобождении Пасько за хорошее поведение, после чего суд должен будет решить его судьбу в течение месяца.

При самом лучшем раскладе, как объяснил Павлов, суд соберется для заседания 26 декабря и подпишет все бумаги на освобождение Пасько. Но что, вероятно, осложнит дело — так это, как сказал Павлов, заключение по запросу на досрочный выход Пасько из колонии, которое подадут в суд представители ФСБ и которое может отложить его освобождение раньше срока на неопределенное время, а то и вовсе исключить саму его возможность.

«Но мы намерены активно участвовать во всем этом процессе и оспаривать любые нелепые доводы, которые [ФСБ] может представить суду», — сказал Павлов в телефонном интервью корреспонденту Bellona Web из Санкт-Петербурга.

В ноябре Пасько также должны разрешить очередное свидание из тех, которые начальство колонии предоставляет заключенным три раза в год, — или четыре, если осужденный находится на хорошем счету у администрации лагеря, — с женой и родными. Для таких посещений, на которые заключенным полагается три дня, по словам Ткаченко, осужденному и его семье дается специальное помещение, где они могут оставаться наедине на все время свидания.

В остальное же время, сказал Ткаченко, расписание дня осужденного довольно суровое: подъем в шесть утра, затем перекличка. После того, как охрана пересчитает всех заключенных, их выводят на утреннюю зарядку и в душ. К семи утра они должны быть в столовой, к завтраку, на который отводится полчаса. По окончании завтрака осужденные убирают за собой посуду и к восьми должны находиться на своих рабочих местах, где они остаются до часу дня, когда наступает часовой обеденный перерыв.

К двум часам дня заключенные возвращаются в мастерские и работают до пяти вечера. Ужин в семь часов вечера, после него, пока не погасят свет, они должны заниматься уборкой бараков и стиркой или починкой своей одежды, если та запачкалась или порвалась днем во время работы. Отбой ровно в 10 часов вечера.

Необычный узник
В ходе недавнего интервью, проведенного корреспондентом Bellona Web во Владивостоке и превратившегося вскоре в нечто вроде неформального заседания по обсуждению дальнейшей стратегии действий, Пышкин и Морозова говорили о вероятных попытках, которые может предпринять охрана лагеря, чтобы спровоцировать Пасько на какой-нибудь поступок, который провалил бы его шанс на досрочное освобождение за хорошее поведение — возможно, последний шанс, оставшийся у этого невиновного человека, на то, чтобы получить свободу, хотя бы уже и после приговора, но до окончания назначенного срока наказания.

«Там нельзя курить, так что охрана вполне может подкинуть в вещи Пасько сигареты — или какие-нибудь другие запрещенные вещи», — сказал Пышкин. — «Среди охранников могут быть и такие, которые попытаются навязать ему драку — все это может испортить его шансы на досрочное освобождение за хорошее поведение».

Но Морозова тут же возразила Пышкину, сказав, что ее муж не поддастся таким провокациям. «Он интеллигентный, образованный человек, и никогда не позволит себе опуститься до такого поведения».

И в самом деле, в тюремном мире, — где образованность, воспитанность и отсутствие уголовного опыта могут сыграть с осужденным злую шутку, — по словам Ткаченко, именно спокойствие и дружелюбность Пасько заслужили ему не только гарантию безопасности собственной жизни, но и восхищение других обитателей колонии, и чуть ли даже не самой администрации лагеря.

«Заключенные колонии и охранники ожидали его приезда — они тоже смотрят телевизор — и все они поголовно считают, что он невиновен в том, за что его осудили», — сказал Ткаченко.

«Плюс к тому, заключенные понимают, что в их среду попал журналист — тот, кто знает язык [судов], тот, кто может им помочь».

И так случилось, что многие почти неграмотные осужденные, которым было бы не по силам самим написать свою жалобу или апелляцию, как рассказал Ткаченко, стали обращаться за помощью к Пасько, и теперь владивостокский журналист проводит большую часть каждого своего воскресенья — единственного выходного дня, который полагается обитателям лагеря — за составлением юридических документов для своих товарищей по колонии.

«Они уважают его за это», — сказал Ткаченко.

Ткаченко добавил, что каждый заключенный колонии всеми силами пытается приблизить день своего выхода на свободу в надежде, что это случится до конца назначенного наказания.

«Я не думаю, что кто-то из них захочет рискнуть шансом на досрочное освобождение, причинив вред самому известному, и, безусловно, пользующемуся самой большой симпатией окружающих, заключенному», — объяснил Ткаченко.

Откуда исходит опасность?
«Все, что происходит [с Пасько в колонии], происходит в соответствии с законом — мы не добивались для него никакого особого отношения», — сказал Ткаченко. Раз так, то Пасько рискует подвергнуться в лагере тем же самым опасностям, которые могут подстерегать любого другого заключенного колонии.

«Случиться может все, что угодно», — сказал Ткаченко. — «Но у меня сложилось впечатление, что ему не угрожает никакая серьезная опасность, и что перед ним не встанет проблема агрессии с чьей-либо стороны». Говоря это, Ткаченко обильно справлял свою речь суеверным сплевыванием через плечо и постукиванием по дереву.

Согласно Ткаченко, самая большая опасность для Пасько кроется вовсе не внутри колонии, а в Москве, в 10 тыс. километрах на запад, где могут решить вообще «убрать» Пасько из этого позорного правового уравнения — хотя Ткаченко и сам признал, что эта возможность явно преувеличена.

«Есть только одна опасность — что кто-то сверху решит избавиться от него», — сказал он. «Хотя, зачем им от него избавляться? Они его уже и так наказали, как далеко им еще надо заходить? Он никогда не знал никаких тайн, и теперь их не знает. Единственная опасность исходит сверху, от этих страшных умов».

Что касается других обитателей лагеря, по словам Ткаченко: «У них свой закон, и они знают, кто такой Пасько. С ним ничего не случится из-за других осужденных».

Надежда для политзаключенного

Есть и еще что-то, что помогает Пасько притерпеться к жизни в колонии строгого режима, и это, согласно Ткаченко, — 17 лет военной службы.

«Такой режим дня, который установлен в лагере, меня бы, например, свел с ума, но ему к повседневной рутине не привыкать. Он легко просыпается в шесть утра», — сказал Ткаченко. — «Хотя не то, чтобы такое однообразие его полностью устраивало — просто он смирился с ним, даже если это и очень необычная для него ситуация. В лагере случаются ужасающие, жестокие вещи — но он примирился с этим и понимает, что должен выдержать все это с достоинством, и что все это скоро кончится. Такова судьба».

Однако, самое худшее, по мнению Ткаченко, для политического заключенного — это «мысль о том, что люди вне этой жизни о тебе забыли, что они больше не борются за твое дело и больше не помогают тебе завоевать свободу».

«Как я сказал ему на прощание: «Ни один из тех, с кем ты подружился за это время, ни один из тех, кому ты помог за это время и чью жизнь ты затронул, тебе не откажет. Помни об этом»».