Заметки из СИЗО:

Как-то в очередной раз я приехал на флотилию атомных подводных лодок Тихоокеанского флота в бухту Чажма. Начальник службы радиационной безопасности (СРБ), у которого я намеревался взять интервью, поручил своему подчиненному заняться мной: сопроводить на списанные атомные подводные лодки, ответить на вопросы. Только в конце дня я вновь его увидел, он все еще был занят написанием какого-то документа. Как выяснилось — писал отчет в службу радиационной, химической и биологической защиты (РХБЗ) флота. Причем, не какой-то там годовой или квартальный отчет, а что-то вроде справки, которые требуются внезапно, а потом пылятся невостребованными на столах у руководства.

Итак, в день — одна справка-отчет. Позже я не раз обращал внимание на то, что на флоте свято соблюдается традиция: не спеши выполнить приказ, дождись приказа об его отмене. Возможно, начальник СРБ тогда приказа об отмене приказа написать справку и дождался. Но в других службах, управлениях, в частях и на кораблях я не раз сталкивался с фактами, подтверждающими формулу: один день — одна справка.

А теперь от преамбулы — к факту.

18 марта 2002 года начальник РХБЗ ТОФ контр-адмирал Александр Максимов провел пресс-конференцию во Владивостоке, на которой сообщил журналистам то, что сообщает командование ТОФ обычно: радиационная ситуация на флоте — под контролем. Была также сообщена цифра: за год только в районе бухты Чажма проведено более 30 тысяч экспертиз и анализов.

Путем нехитрых подсчетов можно сделать вывод, что только одна СРБ, та самая, в которой я побывал, составляет в день 80 справок-отчетов-экспертиз. В час — по 8 штук. Каждые 10 минут — справка. Чуть медленнее, чем блины пекут.

Отсюда вывод: нам — врут! Опять, снова, все еще, вечно, беспросветно — какое хотите слово такое и вставьте: смысл останется неизменным. И это притом, что журналисты на пресс-конференции практически не задавали вопросов. Во-первых, боялись. Во-вторых, не знали, о чем спрашивать. А ведь поводом к очередной лжи Максимова стало сообщение врача СЭС того района: ее дозиметр зашкаливает в центре населенного пункта, по дорогам которого ездят военные машины. Позже выяснилось, что машины "что-то" возят по маршруту "плавмастерская с радиоактивными отходами — могильник радиоактивных отходов в бухте Сысоева".

Словом, командование ТОФ сделало очередную попытку отбрехаться. Журналисты сделали вид, что поверили. Отходы возят туда — сюда. Конкретной информации по-прежнему нет.

Тотальная ложь скреплена круговой порукой. Незадолго до очередного ареста я поинтересовался у гражданского специалиста из Минприроды, почему он покрывает ложь флотских "спецов". Он ответил: не сегодня-завтра меня могут сократить. Не сокращают только потому, что у меня есть допуск к работе с секретными документами. Допуск есть потому, что я покрываю ложь.

Не мною подмечено, что после начала "дела Пасько" на Дальнем Востоке резко сократилось количество публикаций на тему радиоактивных отходов и утилизации атомных подводных лодок. Их почти нет. То есть, как минимум с одной из своих задач КГБ-ФСБ справилась. По принципу: нет публикаций — нет проблем.

Теперь поговорим о … языке. И до ареста, и особенно во время следствия и суда я имел неудовольствие общаться с разного рода субъектами (чиновники ТОФ, прокуратуры, ФСБ, суда), в чьи обязанности входит не только соблюдение законов, но и надзор за соблюдением этих законов другими лицами. Выяснилось — и довольно скоро! — что они совершенно иначе понимают написанное в законах. Признаюсь, я был в шоке. Я не мог даже представить себе, что, разговаривая на одном и том же языке, можно абсолютно не понимать друг друга. Случай с моими оппонентами был особенно тяжелым: они не понимали значение слов, фраз, предложений. Они по-своему, подчас откровенно по-идиотски понимали требование уголовного и уголовно-процессуального кодексов, закона о гостайне. Вот простейший пример. После суда каждый из участников процесса имеет право ознакомиться "с производством по делу". Мне представили только протокол судебного заседания, отказав в предоставлении всех материалов по делу, вещественных доказательств, исследовавшихся в суде. Аргумент судьи был такой: производство по делу — это только протокол, а не все материалы.

Не стоит задаваться вопросом — а кто их учил? Их всех так учили. И учителя их еще живы. И долго будут жить.

Все это — тотальная ложь, разговоры на разных языках, страх, умолчание — отнюдь не свидетельствуют о безоблачном будущем нашего журнала. Но я убежден: чем больше будет попыток сейчас докопаться до истины, тем легче будет нашим детям жить и работать в этой стране.

Григорий Пасько
20 апреля 2002 г.
СИЗО -25/1
камера no.95