Дело Григория Пасько: день второй

Григорий и защита пришли к залу суда, но вход в отсек, где находится этот единственный зал судебных заседаний, был перегорожен металлической решеткой. В зал провели шестерых обвиняемых в наручниках. Шествие замыкала миловидная дама с собачкой. Правда, в отличие от чеховской героини, была она при погонах, а на поводке у нее был огромный черный псяра. Это ротвейлер. Пришлось долгих полтора часа томиться в судейских коридорах, рассматривать через зарешеченное окно чьи-то камуфляжные порты 56 размера, сохнущие на заборе суда.

Я внимательно рассмотрел двери Тихоокеанского флотского военного суда. Это яркий пример варварства чисто российского разлива, к которому мы так привыкли и от которого у любого иностранца наступает шок. Металлическая стальная страхолюдина должна по замыслу творцов выдерживать прямой выстрел из гранатомета, на высоте человеческого роста в ней проделана узкая щель-бойница, из нее в случае надобности можно отстреливаться. Щель перегорожена толстыми, в палец, стальными прутьями. Все они разного размера. Прутья наварены для того, чтобы противник не мог кинуть в судейских гранату. Все это создание весит пудов десять и каждый раз хлопает о косяк с таким грохотом, что сердце екает. «Оставь надежду всяк сюда входящий…». Справа от двери две вывески – «Совет военных охотников ТОФ», и «Комитет по рационализаторству и изобретениям ТОФ». Действительно, то, что происходит с Григорием последние три года, доказывает — на Тихоокеанском флоте полным полно охотников и рационализаторов. Такое дело слепить – пальчики оближешь! Не кот начхал!

Григорий и защитники заметно нервничают. Наконец шестерых обвиняемых выводят из зала, с лязгом уезжает в сторону решетка. Неожиданно караульный пес присаживается прямо в коридоре и делает все свои дела. Дама безуспешно пытается уволочь его в караульное помещение, но пес невозмутим и доводит дело до конца. Я снимаю все происходящее видеокамерой с большим воодушевлением. Это приводит в сильнейшее возбуждение полковника юстиции Александра Кондакова.

— Оклеветать хотите, да? Ну, признайтесь? Оклеветать? Вас хлебом не корми, – дай поклеветать на родное государство, которое вас вскормило, вспоило. Дерьмо снимаете! Представляю, как вы это прокомментируете!

Он уходит в зал, бормоча:

— Дали волю, вконец распустились…

Двери зала закрываются, матрос Вася занимает свой пост – верхом на металлической лестнице, я, стоя у подоконника. Кирпичная стена в двух метрах, небо высоко вверху, грязная решетка. Это – мой окоп, здесь я буду нести свою вахту три, а может и четыре месяца. И буду отстреливаться — до последнего патрона. А когда уйдет последний, брошусь в рукопашную. Нам надо выиграть этот бой. Как мы выиграли бой за Сашу Никитина.

В трехстах метрах от этого мрачного здания теплое море и голопузые дети играют с морскими звездами. Здесь, в зале суда – идет схватка. Жаль, что этого не понимают местные журналисты.



За ушко и на солнышко!

В семнадцать часов девять минут заседание заканчивается. Беру комментарий у Анатолия Пышкина:

— Сегодня мы исследовали документы, которые послужили поводом и основанием для слежки за Григорием – проведением оперативно-розыскных мероприятий, а затем и возбуждением уголовного дела. По каждому из этих документов было сделано заявление защиты о непригодности их в качестве доказательств вины Пасько, потому что они получены с нарушением закона. Что еще характерно – мы аргументировали это со ссылками на УПК и закон об оперативно-розыскной деятельности. Примечательно еще и то, что на все вопросы судьи прокурор отвечал, что ему нечего сказать, в то время, когда защита говорила очень много. Прокурор Кондаков даже не пытался оправдать те нарушения закона, которые были допущены и сотрудниками ФСБ, и следствием на этом этапе.

Мы заявили ходатайство о вызове в качестве свидетелей тех лиц, которые нарушали закон. Это – сотрудники ФСБ. И, несмотря на то, что прокурор против этого возражал, суд согласился с нашим мнением и вызвал этих офицеров ФСБ для допроса.

Филькины грамоты

Общественный защитник Пасько Александр Ткаченко подвел итог дня так:

— Сегодня произошел интересный случай. Как только судья начал процесс, он предложил Григорию дать показания. На что Пасько сказал очень мудро – я вообще не понимаю сути обвинения, выдвинутого против меня, я вчера весь день слушал обвинительное заключение и ничего не понял из этой каши цифр, номеров лодок, какого-то литературно-филологического бреда. Поэтому – пока не выступят те, кто меня обвиняют и не расскажут в чем же я все-таки виноват, я показания давать не буду. И это – мое право, гарантированное законом.

Потом мы перешли к вопросу о проведении фоноскопической экспертизы. На ее основе они хотят доказать, что Григорий разговаривал с японцами и они, якобы, давали ему задания. Что характерно – разрешение на прослушку телефонных разговоров японского журналиста было получено с нарушением. Для того чтобы прослушивать самого Григория нужно было постановление суда. Но такого документа нет! Есть филькина грамота на прослушку японского гражданина начальника суда Бажева, в ней текст напечатан на машинке, стоит печать и подпись – Бажев. А сверху она зачеркнута и написано, скажем – Хренко. Значит, какой-то из замов подмахнул вместо начальника. Я выступил и сказал – это что – важный документ или филькина грамота?

— А как себя ведет прокурор?

— Честно говоря, он мне нравится! Потому что прочитал дело, смотрит на вещи очень трезво, это не обозленный человек, несмотря на то, что именно он курирует ФСБ. Но он и опасен, потому что не обращает внимания на мелочи. Он говорит, – хотите приобщить эти документы? Пожалуйста. Исследуйте полностью. Кондаков подчеркивает – я в этом деле не заинтересован, я хочу, чтобы мы совместно пришли к какому-то определенному выводу. Он не воспрепятствовал ни одному приобщению документов, ни одному нашему ходатайству. Я впервые попадаю в такой суд. А у меня, как у общественного защитника большой стаж.

Такое поведение прокурора говорит о том, что он будет работать по очень серьезным вещам, где он будет себя чувствовать уверенно. Например, придет экспертиза и он будет читать и анализировать этот документ, и может сказать – все, что вы говорили до этого – мелочевка, но вот вам данные экспертизы. И будет стоять до конца, потому что это – его хлеб.

А еще мы сегодня коснулись очень важного вопроса, который при исследовании документов имеет громадное значение. Это обыск в доме Пасько и то, как именно изымались при этом документы. Я хорошо помню по первому суду, что изъято было 117 документов различного характера, а в деле появилось 317! 200 новых свалилось с неба. Мы посылали их на экспертизу. И она установила, что листы эти и подписи подделаны. Даже цвет бумаги другой. Именно за эту фальсификацию следователь Егоркин с компанией своих подельников схлопотали знаменитое частное определение суда в адрес ФСБ.

Вот так и начиналось, ставшее всемирно известным дело против журналиста-эколога. С нарушений закона, с подделок, липы, мухлежа. Обмана, очковтирательства, подлогов. Потому что было высосано из грязного кагебешного пальца. По большому счету всех этих деятелей, проедающих наши с вами кровные рублики, нужно судить и поганой метлой гнать на улицу. А потом им эту же метлу дать в руки. Пусть подметают. Представляете, какой чистотой засверкали улицы наших городов, если бы все эти егоркины вместо того, чтобы прослушивать, подсматривать, вынюхивать, махали метлами и подбирали хабарики?