В конце сентября в Красноярске состоялся круглый стол представителей местных общественных природоохранных организаций на тему «Экологические вопросы Красноярска». Председатель правления Экологического правозащитного центра «Беллона» Александр Никитин представил участникам круглого стола доклад, текст которого приводится ниже.

«В последнее время я часто бываю в Красноярске – наверное, даже слишком часто. Некоторые коллеги говорят, что я тут уже прижился. Но проблема в том, что Красноярск исторически был ядерным местом и то, что сейчас происходит вокруг Красноярска – это, с одной стороны, достаточно важное событие, с другой – событие, которое требует активного участия общественности.

Алексей Владимирович Яблоков, председатель экологической фракции, попросил меня возглавить комиссию по ядерной и радиационной безопасности.

Также есть такая структура как Общественный совет госкорпорации «Росатом» – с делегацией этого общественного совета я как раз и приехал сюда. Общественный совет госкорпорации постоянно имеет контакт с руководителями «Росатома». Председателем совета является Сергей Кириенко, глава «Росатома», и у нас есть возможность с ним встречаться.

Мы можем передавать ему все те вопросы, которые возникают, и выслушивать его реакцию. То есть Общественный совет – это такая структура, которая позволяет напрямую идти к руководителям «Росатома» и разговаривать с ними по всем вопросам и проблемам, которые есть в обществе, и которые связаны с использованием атомной энергии.

События, которые в последнее время разворачиваются в Красноярске, связаны еще и с тем, что в позапрошлом году вышел федеральный закон «Об обращении с радиоактивными отходами». И этот закон перевернул все то, что было до него в отношении обращения с радиоактивными отходами.

Согласно этому закону, образована новая структура в «Росатоме», которая называется «Национальный оператор по обращению с радиоактивными отходами». На нее возложена ответственность по захоронению радиоактивных отходов по всей территории России. И этим же законом определен порядок обращения с радиоактивными отходами. То есть вся концепция обращения с радиоактивными отходами фактически изложена в этом законе и в тех почти пятидесяти подзаконных актах, которые вышли вслед за этим законом.

С моей точки зрения, по поводу закона, конечно, можно спорить, хороший он или плохой. Потому что нет практически ни одного закона, который бы удовлетворял всех и был абсолютно хорош. Но, тем не менее, есть закон, есть правила, и поэтому надо думать, как следовать этим правилам. Да, многие вопросы, которые возникают перед общественностью, перед нами, регулируются не совсем так, как нам бы этого хотелось. Но все равно существует возможность регулировать эти отношения с помощью каких-то наших инициатив и наших действий. В частности, если в законе не предусмотрена возможность у местных администраций иметь решающее слово при выборе, скажем, места захоронения радиоактивных отходов, то мы можем делать так, чтобы общественность имела влияние на всех этапах: предварительных, предпроектных, проектных стадиях. Собственно, именно над этим мы в последнее время с моими коллегами и работаем.

Поэтому то, что произошло в Красноярске – я имею в виду образование рабочей группы по радиационной безопасности при Гражданской ассамблее Красноярского края – это была частично и наша инициатива. Когда по поводу ПЗРО (пункта захоронения радиоактивных отходов), который планируют строить в Красноярском крае, общественные слушания прошли только в закрытом городке Железногорске, и когда миллионному городу Красноярску не позволили сказать свое слово, то мы посчитали, что это [неправильно]. И это действительно неправильно, с одной стороны. С другой – что же, взять и открыть закрытый город для того, чтобы туда все желающие из Красноярска смогли приехать и участвовать? Это тоже очень сложно. Потому что те, которые организовывают это слушания, говорят: «У нас есть закон, который определяет этот порядок, и мы этот закон не нарушаем». И формально эти люди правы, а не формально – ставят красноярцев в такое положение, когда их отстраняют от решения таких важных вопросов, как, например, решения местоположения ПЗРО вблизи их домов, вблизи миллионного города.

Рабочая группа образована как раз в таком формате, в каком мы предлагали. Если в эту рабочую группу входят представители различных структур Красноярска (депутаты, представители администрации, общественники), то это тот мостик, который мы перекинули от Железногорска к Красноярску для того, чтобы люди в Красноярске могли сказать свое слово при решении таких важных вопросов, как размещение здесь ПЗРО.

Собственно говоря, вы знаете все о ситуации в Красноярске, а я знаю все обо всех местах, где сейчас планируют строить пункты захоронения радиоактивных отходов. И, например, сейчас в Сосновом Бору, рядом с Санкт-Петербургом, ситуация еще сложнее, чем в Красноярске. В Красноярске есть этапы: здесь сначала будут строить подземную исследовательскую лабораторию, потом будут решать, насколько пригодно это место и так далее. Тут у нас есть еще лет пятнадцать запаса времени, когда мы можем в этом участвовать, каким-то образом влиять на процесс принятия решений. А в Сосновом Бору все намного динамичнее, и там ситуация сейчас достаточно сложная. Кто был в Питере, наверное, знает и может рассказать, как у них все происходит. Там гораздо жестче, чем в Красноярске.

Поэтому неслучайно на последней встрече с Кириенко мне пришлось сказать: «Знаете, так нельзя поступать. Вы приходите к людям и говорите, что завтра будете строить могильник – и получаете ответ, который заслужили. И все знают, каков это ответ: «Да пошли вы отсюда». С точки зрения этих людей, это справедливо, потому что к таким вопросам, [касающимся] безопасности, нужно готовиться, с ними нужно выходить на общественность, нужно беседовать и видеть аргументы, эти аргументы учитывать. Если есть вопросы, то эти вопросы надо снимать, а если нет такой возможности, то прекращать свою деятельность и переходить куда-нибудь в другое место.

В связи с этим я предложил, чтобы в общественном совете в «Росатоме» появилась своя рабочая группа, которая будет заниматься этими проблемами. Поскольку эта структура соприкасается со структурой «Росатома», то новая рабочая группа должна иметь возможность заранее получать документы, заранее по ним готовиться, заранее знать все планы, заранее знать все вопросы и контактировать с местной общественностью, привлекать различных экспертов – то есть, проводить большую подготовительную работу в рамках мероприятий, касающихся таких объектов, как пункты захоронения радиоактивных отходов.

Директор «Росатома» согласился, а поскольку инициатива у нас наказуема, то он назначил меня координатором рабочей группы. Поэтому получилось так, что образовалась еще одна рабочая группа со схожей тематикой работы, и мне вскоре предстоит еще докладывать по ее составу и по направлениям работы. С одной стороны, у меня это дополнительная общественная работа, а с другой стороны, я понимаю, что это правильно. Потому что вопросы, касающиеся ядерного и радиационного наследия, они громадны, они опасны. Эти вопросы надо решать цивилизованно, как это делается в развитых странах, западных в том числе.

Красноярск стал одним из мест решения таких вопросов – местом, где мы будем часто встречаться. И сегодня, на первой общей встрече двух рабочих групп (от Гражданской ассамблеи Красноярского края и от Общественного совета «Росатома»), мы решили, что нужно провести определенный комплекс мероприятий. Например, региональный форум по атомным вопросам, куда все могут прийти и задать свои вопросы. Это должно быть широкое обсуждение вопросов атомной отрасли для того, чтобы было понятно, что происходит в закрытых городах вокруг Красноярска.

Исторически ведь сложилось так, что красноярцам, мягко говоря, не повезло. Когда-то Лаврентий Павлович Берия со своей командой решили тут все организовать: ЭХЗ (электрохимический завод), ГХК (горно-химический комбинат) и прочие такие атомные вещи. А теперь с этим наследием нужно что-то делать.

А что именно делать, если смотреть на эти вопросы стратегически? Я считаю, что надо направить наши усилия для снижения ядерно-радиационной нагрузки и ядерно-радиационных рисков. Шаг за шагом. Надо посмотреть, какая эта нагрузка сейчас, и какие эти риски сейчас, и в каком направлении нам следует двигаться, оценивая, повышает или снижает это ядерные риски.

Я всегда говорю «ядерно-радиационные», потому что, с моей точки зрения (я по образованию ядерщик и всю жизнь занимался этими вопросами на различных уровнях), радиоактивные отходы и ядерные отходы – это «две большие разницы», хотя в наших нормативных документах этого нет. И я отношу к ядерным отходам, например, отработавшее ядерное топливо (ОЯТ). Хотя официальная концепция России заключается в том, что отработавшее ядерное топливо – это не отходы, это энергетический ресурс. Как и мои коллеги из общественных организаций, я все-таки придерживаюсь той позиции, что все ядерные материалы, которые не предполагается дальше использовать – это ядерные отходы. Это ядерные материалы, у которых есть возможность организации цепного деления при определенных условиях, скажем так. А радиоактивные отходы — это металлические, жидкие, все то, где нет ядерных материалов, где невозможно ни при каких условиях организовать цепную реакцию деления. Это две разные вещи, это надо видеть. И хранилища нужные разные, и обращаться с ними нужно по-разному.

Мы разбираемся сейчас с этими вопросами. Как будет дальше здесь, в Красноярске, с могильником радиоактивных отходов, вам еще расскажет организатор нашего круглого стола Александр Колотов. Мы позавчера с ним вместе были на зеленогорском ЭХЗ и видели, что это предприятие находится в более хорошем состоянии относительно атомного наследия, потому что там не было того, что было на Железногорском ГХК. Железногорский ГХК получил сполна: он получил и ядерные отходы, и радиационные отходы, и жидкие радиоактивные отходы, и полигон «Северный».

Нужно сказать, что Петр Гаврилов, гендиректор Железногорского ГХК, с которым мы вчера целый день осматривали комбинат и беседовали, он, конечно, осознает то, что получил в свои руки. Но позиция его такова: обеспечить для всего накопленного максимум безопасности. Поэтому все, что он там делает – это, по сути, решение проблем ядерно-радиационного наследия, которое получила Россия и, в частности, Красноярский край.
Конечно, есть такие вопросы, как, например, построенное сухое хранилище для отработанного ядерного топлива (ОЯТ). У красноярцев сразу возникает вопрос, почему им сюда везут и складируют все ядерное отработавшее топливо, которое накоплено в России? Почему сейчас к ним ввозится ОЯТ, почему [потом] будет ввозиться? Почему хранилище рассчитано на 32 тонны, когда у нас накоплено 23 тонны? Возможны ли такие варианты, когда сюда будет ввозиться отработавшее ядерное топливо из-за рубежа? Все эти вопросы всегда присутствуют. На эти вопросы мы должны отвечать честно и справедливо.

Я кратко нарисовал сложившуюся ситуацию – может, не совсем радостную и приятную, но такую, какая она есть. Вывод такой: если мы здесь не организуем активную общественность, которая будет в этом участвовать и понимать, что происходит, которая будет со своей точки зрения оценивать, что происходит, хорошо это [или] плохо, то мы можем получить более неприятную и даже взрывную ситуацию, которую мы иногда наблюдаем. И лучше такую ситуацию предотвратить. Лучше выйти на какой-то уровень понимания в общении, в двухстороннем диалоге, чем получить ситуацию, когда люди выйдут на улицу с плакатами или еще чем похуже».

Речь Александра Никитина на круглом столе «Экологические вопросы Красноярска», состоявшемся в Красноярске 27 сентября, приведена по тексту, опубликованному организатором дискуссии – Красноярским отделением экологической фракции «Зеленая Россия» Российской объединенной демократической партии «ЯБЛОКО».