15 лет назад я неожиданно оказался в тюрьме. В то раннее утро, 6 февраля 1996 года, события разворачивались как в известных историях сталинских времен. Позвонили в дверь, сказали, что меня вызывают на беседу к следователю ФСБ, что ничего не надо брать и жена может не беспокоиться, поскольку я скоро вернусь. Но я не вернулся, а оказался в камере. Обвинения были самые серьезные, – государственная измена в форме шпионажа. Тогда по российскому закону за это полагалась смертная казнь. Обстоятельства складывались так, что три месяца я сидел в камере в ожидании, когда ко мне допустят адвоката. Адвокат Юрий Шмидт не хотел получать специальный допуск к государственной тайне, утверждая, что это незаконно. А ФСБ настаивала на получении допуска и не разрешала ему войти в процесс. Другими словами – ситуация была неопределенная и угрожающая.

Чувствовал я себя не важно. Во-первых, не мог понять, в чем я виноват и почему. Сначала было такое чувство, что вот-вот откроется дверь и скажут, извините, мы ошиблись, вы свободны. Но шел день за днем и никто этих слов мне не говорил. Деревянные нары, старые грязные ватные матрасы и подушки и тяжелая металлическая дверь, которая с лязгом захлопывалась каждый раз, когда тебя заводили в камеру. На дверях – «кормушка», через которую подавали скудный тюремный паек. В тот год зима была холодная. Февраль, стекла в окнах камеры разбиты, батареи холодные, кран с ледяной водой и открытый туалет посреди камеры. Газеты, которыми мы заклеили окна, не спасали. Голод и холод действовали угнетающе. Депрессивный сосед по камере настроение не улучшал. А ежедневные «беседы» со следователем, о том, что у адвоката Шмидта ничего не получится, и я должен согласиться на другого адвоката, приводили меня к глубоким раздумьям – что делать?

Оттепель наступила только в апреле, когда Конституционный суд России допустил адвоката Шмидта в дело. Появилась надежда на скорое окончание, но, как выяснилось, это было только начало. До 13 сентября 2000 года, когда дело завершилось окончательно, оставалось еще более четырех с половиной лет. За это время пришлось пройти через десятки судов в Петербурге, в Верховном суде и в Президиуме Верховного суда (высшая судебная инстанция России) в Москве.

29 декабря 1999 года Санкт-Петербургский городской суд вынес оправдательный приговор, а последняя точка в деле была поставлена 13 сентября 2000 года, когда Президиум Верховного суда России отклонил протест Генеральной прокуратуры на этот приговор.

31 декабря 1999 года вся команда «Беллоны» праздновала свою победу и встречала новый 2000 год в Санкт-Петербурге. Это была та ночь, когда мы победили. Президент Ельцин добровольно ушел в отставку, а к власти в России пришел Владимир Путин и Россия пошла другим путем.

За прошедшие 10 лет я часто убеждался в том, что «успел вскочить на подножку последнего вагона уходящего поезда». С приходом к власти Владимира Путина ФСБ начала активно возбуждать «шпионские дела» против ученых, журналистов, исследователей, дипломатов и бизнесменов. Судебная система была встроена в вертикаль власти и, поэтому ни одного оправдательного приговора по «шпионским делам» после «дела Никитина» больше не было. Это было первым в истории СССР (России) и, наверное, последним «шпионским делом» с оправдательным приговором. Если бы все произошло на полгода позже, то, наверное, меня бы ждала судьба ученого Игоря Сутягина, который за свои исследования ядерных проблем осужден на 15 лет и уже более 10 лет находится в тюрьме.

Сегодня в России появились политзаключенные. По данным «Фонда помощи политзаключенным» за последние 10 лет, 75 человек, которые осуждены в России, были признаны политзаключенными.

15 лет назад, когда мы начинали работать над докладом «Беллоны» по радиоактивным угрозам, существующим на ядерных объектах Северного Флота России, мы были слишком наивными, так же как и многие другие люди в России, которые сегодня разочарованы. Наши ожидания, что Россия пойдет по пути демократии и уважения прав человека, не оправдались. «Шпионские» и политические дела против ученых и оппозиции, дело Михаила Ходорковского и многое другое, говорит о репрессивной внутренней политике, коррупции и безразличии власти к закону.