Если бы об этой катастрофе вовремя узнали специалисты — не было бы кошмара Чернобыля

Перезарядка
Атомную подводную лодку (АПЛ) К-431 675-го проекта называли подводным авианосцем, потому что она несла на борту восемь самолетов-снарядов (так во время ее проектирования в СССР называли крылатые ракеты), которые могли нести ядерные боеголовки. Ещё на борту были торпеды — обычные и ядерные. К-431 входила в четвертую флотилию АПЛ Тихоокеанского флота, которой командовал контр-адмирал Виктор Михайлович Храмцов. В начале августа 1985 года лодку поставили на перезарядку активных зон реакторов на завод СРЗ-35 в бухте Чажма.

Операция была обычной, рутинной, перезарядку проводили офицеры специальной базы технического обеспечения. До июня 85-го базы были подчинены техническому управлению ТОФ. Но начальник Главного технического управления ВМФ адмирал Новиков развил бешеную активность, чтобы все базы по ремонту реакторов и перегрузке активных зон были переведены в состав флотилий, на территории которых они находились.

И неизбежно встает вопрос — зачем адмиралу этот маневр понадобился? Что, он не знал, что строевые офицеры, конечно же, проходили в училищах курс ядерной физики, но в тонкостях запуска и отладки реактора разбираются поверхностно? Что основная их задача — лодку содержать, экипаж учить, в походы ходить, вражеские субмарины отслеживать? Знал все это Новиков, отлично знал. Понадобилась ему эта рокировка, чтобы уйти от ответственности.

Ещё в начале 50-ых, когда в СССР было принято решение строить атомный подводный флот, была задумана и построена инфраструктура для него. Но могильники для твердых и жидких отходов к 80-ым годам стали разрушаться, а деньги, выделенные на их ремонт, уходили неизвестно куда. Дал течь могильник в бухте Андреева на Северном флоте, радиоактивная вода потекла в бухту Большая Лопатка. Аварию засек американский спутник-шпион, высокие чины госдепа, посовещавшись, решили известить МИД СССР — у вас крупная авария. Вот так Северный флот получил извещение о ЧП!

Могильники в бухте Сысоева (это самая южная бухта около Находки, дальше через море – Япония) были не только переполнены, но еще и стали сползать по склону. Лопнул фундамент могильника для отработанных тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ), началась утечка — такая же, как на Северном флоте. В бухте Сысоева был подземный завод для переработки жидких радиоактивных отходов. Но все это сложнейшее сооружение было запущено, не ремонтировалось и восстановлению не подлежало. И за все это безобразие нужно было отвечать, а отвечать должен был именно начальник Технического управления ВМФ адмирал Новиков. Чтобы уйти от ответственности, нужны были стрелочники. Поэтому Новиков и добился того, чтобы базы ремонта и перезарядки активных зон были сброшены на плечи командующих флотилий. Потек могильник, случилась авария — где виновник? Командующий флотилии! Он не досмотрел, не учел, не сделал. Ату его!

Очковтирательство
К-431 поставили у причальной стенки завода, рядом с другими лодками, подогнали плавмастерскую, вскрыли реакторный отсек, поставили над ним домик из силумина, и перегрузочная команда из 11 человек приступила к работе. Это были опытнейшие офицеры, капитаны II-III рангов, капитан-лейтенанты, которые перегрузили не один десяток реакторов. Без всяких проблем команда обработала один реактор, перегрузила и второй — кормовой. Оставалось провести его гидравлическую проверку — соединить с соответствующей системой, дать давление в 36 атмосфер. Дали. И кормовой реактор этой проверки не выдержал, он потек уже при 12 атмосферах.

Негерметичность реактора — чрезвычайное происшествие, о нем офицеры обязаны были доложить по команде до Москвы, в Главное техническое управление. На устранение этой неисправности должен был дать разрешение адмирал Новиков, предварительно доложив самому Главкому. По инструкциям, положениям и уставам, каждая строчка которых была написана на основании трагического опыта, кровью была оплачена, надо было немедленно доложить.

А они не доложили. Потому что им уже было ясно — внутри реактора оставлен электрод. А за это придется отвечать. Отвечать, конечно же, не хотелось. Вот они и решили все сделать по-тихому, в субботу прийти на лодку, поднять плавкраном крышку, достать электрод — и все шито-крыто. По команде доложили, что перегрузку закончили, в субботу проведут гидравлические испытания.

Взрыв
Пришел этот страшный день — суббота, 9 августа 1985 года. Они уже никогда не расскажут, с легким ли сердцем шли на завод, томило ли их предчувствие смерти. Это были опытнейшие офицеры. Парадокс в том, что когда люди начинают на «ты» разговаривать с нейтронами, у них притупляется чувство страха.

Когда загружается свежим топливом активная зона, в нее помещают все элементы управления: стержни аварийной зашиты, основную компенсирующую решетку, приборы и датчики. Идея у офицеров была простая: поднять крышку реактора так, чтобы электрод можно было достать, а цепная реакция при этом не началась. Так нашкодивший мальчишка, съев часть варенья в банке, доливает туда воды, не догадываясь, что начнется брожение, и мама все равно о проказе догадается. В той «банке» было не варенье, а свежее ядерное топливо. Они знали, что если крановщик ошибётся и поднимет крышку на несколько сантиметров выше — грянет взрыв, начнется цепная реакция.

Наверняка они проводили расчеты, чертили схемы. Только в этих выкладках они не учли главного: подводная лодка и плавкран — не жестко закрепленная система, от любой волны и лодку, и кран может качнуть.

Крышка дрогнула и поползла вверх. Одиннадцать обреченных на смерть офицеров не знали, что вместе с крышкой поползла вверх из зоны и компенсирующая решетка — её заклинило. Достаточно было малейшей случайности, чтобы грянул взрыв. И она не заставила себя долго ждать. На полном ходу, с флотским форсом в бухту влетел торпедолов из соседнего дивизиона. Его командир наплевал на запрещающие сигналы, которые висели на брандвахте у входа в бухту. Кран качнуло, стрела пошла вверх, и компенсирующая решетка была выдернута на критический уровень. В 12 часов 5 минут рванул мощнейший взрыв. Цепная реакция прошла за доли секунды. Потом комиссия посчитала — все произошло за 0,7 секунды. Очевидцы рассказывают, что раздался страшной силы удар, крышка реактора весом в 20 тонн взлетела в воздух. Одиннадцать человек перегрузочной команды просто испарились. Позже на берегу бухты нашли руку, оторванную по локоть, и ногу, оторванную по бедро. Они были белого цвета, словно вываренные в атомном огне. На пальце руки было обручальное кольцо, по нему и установили, что в момент взрыва излучение достигало нескольких тысяч рентген в час.

Испарились не только люди, но и силуминовый домик. Взлетевшая крышка рухнула прямо в реактор и повредила не только его, но и корпус из особо прочной стали толщиной в 20 миллиметров. Ниже ватерлинии в нем образовалась трещина, и вода хлынула в реакторный отсек. Все ядерное топливо, не сгоревшее во время цепной реакции, было выброшено в воздух в виде высокорадиоактивных частиц. Они упали на воду бухты, накрыли ремонтный завод и часть поселка. Завыли сирены тревоги, и все, кто был на лодках, в цехах завода рванулись прочь, спасая свои жизни…

Вспоминает вице-адмирал Храмцов:
— Я в этот день возвращался из Москвы, был на сборах у Главкома. В 15 часов наш самолет сел на аэродроме под Владивостоком, и тут же бежит дежурный офицер:

— Командующего четвертой флотилии контр-адмирала Храмцова к телефону!
Сердце у меня сжалось, бегом к телефону, мне докладывают:
— В Чажме произошел тепловой взрыв реактора!

Я чуть успокоился: думаю, тепловой взрыв — это не самое страшное, это не катастрофа. Конечно, могло кого-то обварить. Прыгнул в машину и рванул туда. Только в 16.30 доехали. Бегу на завод — нигде никого. Никого, ни одной живой души нет и на подводных лодках. И вдруг вижу — навстречу спешит капитан-лейтенант, дежурный по К-42. К сожалению, не помню его фамилии. Этот удивительный человек, настоящий герой, не бросил службу, не убежал, как все. Он один метался по территории завода, потому что аварийная лодка стала тонуть, корма осела, нос задрался. Глубина у пирса там — 15 метров, осадка лодки — 7. Если бы К-431 ушла на дно, вся радиоактивная зараза и по сегодняшний день лежала бы на дне бухты.

Но как спасти погружающуюся махину водоизмещением под шесть тысяч тонн вдвоем? И тут мы увидели, что к лодке спешит буксир, причем не военный, а гражданский. Его привел простой мужик, не заканчивал он военных училищ, просто понял, что в огне брода нет. Мы с капитан-лейтенантом схватили с пожарного щита топоры и стали рубить швартовые концы, кабели питания, воздуховоды вентсистем — все, что связывало лодку с берегом. Подхватили ее буксиром под уздцы и потащили к отмели, главное было — посадить на мель, не дать утонуть. Запомнился мне еще мой заместитель по электромеханической части Надточий. Он во главе аварийной партии высадился на К-431, когда мы ее тащили к отмели. Им удалось прорваться в кормовые отсеки. Они пытались запустить главный осушительный насос, чтобы откачивать воду. Электричества на лодке не было, с берега притащили кабель и все выкачивали, выкачивали воду, не давая лодке уйти кормой на глубину.

Потом надо было убрать плавмастерскую на рейд, все лодки, стоявшие рядом, растолкать к другим пирсам. Обязательно надо установить фамилии того капитан-лейтенанта и храбреца с буксира, это были настоящие герои.

Какие там были уровни гамма-излучения? В тот момент я был начальником, ответственным за все. И мне было уже все равно, сколько рентген я хватаю! Через несколько часов, уже к вечеру, капитан II ранга Полуян, заместитель начальника службы радиационной безопасности, организовал замеры. Полезли с приборами в реакторный отсек, где уже работали аварийные партии из состава моей флотилии. Стали замерять радиационную обстановку на причалах. Цифры были колоссальные, ведь были выброшены частицы топлива, они светили по 400 рентген в час. А нужно было спускаться в «светящуюся» лодку за автоматами, все они были радиоактивными, потом пришлось радистам спускаться и демонтировать спецаппаратуру секретной связи. Участвовала вся флотилия. А август выдался жаркий, люди работали в спецзащите, черных таких костюмах. И падали в обмороки от тепловых ударов. Тогда пригнали пожарные машины и пожарные, получая дозы, охлаждали моряков, которые все шли и шли работать в радиоактивное пекло.

Ситуацией на акватории занималась Приморская флотилия и химические службы флота, были задействованы целые химические полки. Я руководил аварийными работами на К-431, а командование флота организовало работы на заводе и в зоне следа. Снимали асфальт, грунт, от цехов остались только столбы, потом к ним крепили новые бетонные плиты. Светились не только эти стены, но и пирсы, крыши цехов, облучились и рабочие, и жители поселка. И, насколько я знаю, лишь немногие потом получили документы, дающие право на льготы. Основная масса облученных Чажмы не получила никаких документов, это значит, они ничем не смогут доказать, что пострадали от этой аварии.

Расследование
Правительство СССР об аварии ничего не узнало. Вся информация осела в недрах Тихоокеанского флота. Так утверждает вице-адмирал Храмцов. Опять режимом сверхсекретности прикрывали флотские начальники свои погоны, теплые места, на которых пригрелись. Ведь если доложить всю правду о катастрофе в Чажме — надо будет отвечать.

На основании чего сделал свой вывод о сокрытии информации Храмцов? Председателем комиссии по разбору аварии был назначен адмирал Новиков, начальник главного Техупра ВМФ. Он-то и сделал вывод: во всем случившемся виноват контр-адмирал Храмцов. Он за неполных два месяца, на которые техническая база вошла в состав четвертой флотилии, должен был навести идеальный порядок, все исправить, проверить и доложить. Стрелочник был найден.

Парткомиссия ТОФ тут же объявила контр-адмиралу строгий выговор с занесением в учетную карточку, а Новиков написал проект о снятии Храмцова с должности и назначении с понижением. Проект был согласован с командованием ТОФ. Оставалось только согласовать приказ у начальников Главного и Генерального Штабов Министерства обороны. Новиков положил проект приказа на стол начальнику Генштаба маршалу Ахромееву. Тот прочитал проект и спросил: «Подождите, а с каких это пор командармы стали отвечать за котлы? Их же техники должны блюсти, это же сугубо технический вопрос. А кто у вас в ВМФ начальник Главного технического управления? Вы? Так почему же вы Храмцова подставляете? Вы себя в этот приказ впишите, обозначьте, что вы виновник! А Храмцов пусть в походы ходит, пусть стреляет, обеспечивает боевую готовность флотилии и безопасность родины».

А дальше Ахромеев спросил у побледневшего адмирала Новикова о том, сколько ему лет. А Новикову уже давно было пора идти на пенсию. И маршал посоветовал ему написать об этом рапорт.

Контр-адмиралу Храмцову объявили неполное служебное соответствие, и он остался на своем месте. Потом он доказал, что в ЧП виновен не был, взыскание с него сняли, сняли строгий выговор. Он получил звёзды вице-адмирала, еще пару лет прокомандовал флотилией и ушел в Военно-Морскую Академию.

Из К-431 вырезали взорвавшийся реактор, долго вели работы по дезактивации. Останки реактора поместили в спешно построенный саркофаг из бетона, остальные могильники пришлось вскрывать бульдозерами, чтобы поместить огромные объемы грязного грунта, асфальта, бетона, одежды. Понадобились огромные деньги, чтобы построить новый могильник. Авария стала толчком для того, чтобы их начали строить. А про жидкие радиоактивные отходы опять «забыли». Их по-прежнему заливали в баки на специальных судах, потом разбавляли чистой морской водой и вывозили в море — оно все стерпит.

К-431 стоит и сейчас на основной базе флотилии — в бухте Павловского у нулевого пирса, который уже до того был «грязным». До сих пор эта лодка «светит» и загрязняет акваторию. Ее надо разрезать и захоронить, но никто такого решения не принимает. В России ждут утилизации больше ста атомных подводных лодок, когда еще дойдет очередь до К-431!

Чажму засекретили.
И тогда грянул Чернобыль
Я спросил у Виктора Михайловича Храмцова:
— Если бы всему ВМФ и Министерству обороны рассказали всю правду о катастрофе в Чажме, о том, чего стоило ее ликвидировать, это могло бы стать каким-то уроком, могло предотвратить Чернобыльскою катастрофу?

— Это принципиальный вопрос. Ведь авария на К-431 произошла из-за недисциплинированности и авантюризма самих специалистов — перегрузчиков реактора. А на Чернобыльской АЭС кто виновен в катастрофе? Те же самые «великие специалисты», которые возомнили, что с реактором можно делать все что угодно, отключая все системы защиты. Правда о катастрофе в Чажме нужна была не только всему Военно-Морскому Флоту СССР и его Вооруженным Силам. Это было важно для всей страны и планеты. Дали бы информацию для всех специалистов Минатома, наверное, и на Чернобыльской АЭС трижды подумали, прежде чем начинать свой трагический эксперимент. Минатом, возможно, принял бы мощные меры профилактики. Но ведь до сих пор об аварии в Чажме нет никакой информации. До сих пор все скрыто под завесой государственной тайны.