News

Полвека за гранью морали и права

Опубликовано: 18/07/2002

Автор: Алексей Митюнин

В настоящее время в России нормативно определено, что для привлечения к радиационно-опасным работам необходимо добровольное согласие граждан и их предварительное информирование о возможных дозах облучения и риске для здоровья, что ликвидаторами могут быть только мужчины старше 30 лет. Кроме того, они не должны иметь медицинских противопоказаний к этим работам. Автор статьи анализирует опыт ликвидации радиационных аварий, и приходит к выводу, что в реальных условиях соблюсти эти нормы будет невозможно. По мнению автора, участника ликвидации катастрофы на Чернобыльской АЭС и ветерана подразделений особого риска Алексея Митюнина, система предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций должна быть изменена.

Сегодня ни для кого не секрет, что ядерный щит СССР был создан ценой здоровья десятков тысяч советских людей. Немало жизней было положено и на развитие в нашей стране «мирного«» атома. Ядерный молох пожирал не только работающий на него персонал; он мог выбрать себе в жертву любого: военного, солдата-срочника, даже студента. Надо было только поставить на него клеймо «ликвидатор».


С самого первого дня, когда в нашей стране заработали предприятия по промышленной наработке ядерных делящихся материалов, деятельность отечественного Атомпрома сопровождалась бесконечной чередой инцидентов, аварий и катастроф.


История ликвидации радиационных аварий в Советском Союзе берет свое начало в Челябинской области на «плутониевом» комбинате N817 (ныне ПО «Маяк»). Здесь в середине 40-х годов впервые были построены три главных объекта плутониевого производства: ядерный реактор («объект А») и два завода, радиохимический («объект Б») и химико-металлургический («объект В»).


Еще до пуска комбината руководители работ (в их числе И. В. Курчатов) понимали, что любые аварии придется устранять в условиях повышенного радиационного фона, и молча примирились с мыслью о возможных жертвах. По сути, эти жертвы планировались, хотя и не фигурировали в плановых показателях. Они должны были казаться непредвиденными, случайными, произошедшими по вине самого эксплуатирующего персонала.


На самом же деле высокая аварийность на ядерных объектах в этот период была обусловлена не столько сложностью и новизной задач, сколько авральными методами работы, чрезмерным режимом секретности и заниженной ценностью человеческой жизни в СССР. Промышленное оборудование было важнее здоровья и жизни персонала, а о вредном влиянии ядерных объектов на природную среду и проживающее вблизи население вопрос не ставился вовсе. На тех же принципах было основано и реагирование на аварийные ситуации: многие работы проводились людьми вручную, без средств защиты.

Цена жизни

Первая тяжелая радиационная авария случилась 19 июня 1948 года, на следующий же день после выхода первого атомного реактора по наработке оружейного плутония на проектную мощность.

Из-за недостаточного охлаждения урановых блоков произошло локальное сплавление урана с окружающим графитом, так называемый «козел».


Ликвидацией аварии руководил главный инженер комбината Е.П. Славский, будущий министр Атомпрома (по иронии судьбы именно ему «достался» Чернобыль). Реактор был остановлен, и в течение девяти суток «закозлившийся» канал расчищался путем ручной рассверловки. Допустимая доза облучения для ликвидаторов аварии, согласно специальному приказу директора комбината, равнялась 25 рентгенам. Уже на четвертый день весь мужской персонал реактора набрал установленную норму облучения. Затем к работам привлекли солдат строительных батальонов. Рассматривалось предложение об использовании заключенных, но не прошло по режимным соображениям. Людей, даже при такой норме, все равно не хватало, и наиболее сознательных привлекали для работ в реакторном зале дважды и трижды. В этом случае сменный руководитель аварийных работ обычно «по-дружески» просил не брать с собой свой личный дозиметр.


С солдатами было еще проще, их никакими дозиметрами не пугали.

Спустя месяц после первой аварии, 25 июля 1948 г., на реакторе был зарегистрирован аналогичный «козел». Однако на этот раз реактор не останавливали – из Москвы пришел приказ: «Осуществить подъем мощности. Ликвидацию аварии произвести на действующем оборудовании.»


Такое решение с полным правом можно назвать варварским. На войне оно было бы равносильно приказу закрыть дот собственными телами. «Атомный аврал» требовал выполнения государственного плана по накоплению плутония любой ценой. По официальным данным, рабочие, осуществлявшие ликвидацию аварии, получили облучение от 16 до 108 рентген. Еще большие дозы получили руководители аварийных работ.


При проведении ремонтных работ в активную зону реактора попало много воды. Она усилила коррозию элементов, и уже к концу 1948 г. началась массовая протечка каналов. Работать в таком состоянии реактор не мог, и в январе 1949 г. его остановили для капитального ремонта и перегрузки урановых блоков. Из-за дефицита урана старые блоки выгружались вручную, а после ремонта загружались обратно. В течение полуторамесячной работы переоблучился весь персонал объекта (60% рабочих получили дозы 25-100 Р, 30% – 100-400 Р), а также привлеченные военнослужащие, два человека позже умерли.


На такую варварскую и одновременно героическую операцию могли решиться, наверное, только в СССР. И.В. Курчатов, работавший на сортировке блоков в течение первых двух дней, получил дозу приблизительно в 250 рентген и почти насильно был выведен из зала. По словам Е.П. Славского, главного инженера комбината, «это эпопея была чудовищная. Если бы (Курчатов) досидел, пока бы все отсортировал, еще тогда он мог погибнуть.»


Голыми руками

В декабре 1948 г. первая партия облученного в реакторе урана поступила на радиохимический завод для выделения плутония, и на объекте «Б» началась своя череда аварий. Технологическая схема была такова, что частые разливы радиоактивного раствора операторам установок приходилось ликвидировать вручную, с помощью тряпки и ведра (а операторами были в основном молодые женщины). Делалось это голыми руками, поскольку перчаток на всех не хватало.


Главный инженер завода «Б» М.В. Гладышев писал в своих воспоминаниях: «Во время пуска радиохимического завода люди работали с радиоактивностью в повседневной одежде, лишь иногда надевая халаты и резиновую обувь. Дозиметрический контроль практически не осуществлялся, радиоактивная грязь разносилась по городу и жилым домам». В результате около двух тысяч работников комбината стали «носителями плутония», т. е. содержание плутония у них в организме превысило допустимую дозу.


В эти две тысячи не входят так называемые «солдаты-десорбщики», военнослужащие, участвовавшие в ликвидации аварий вместо персонала. Вот что пишет о них в своей статье «Северное сияние над Кыштымом» работник комбината Анатолий Никифоров: «Я не помню их лиц. Перед глазами – безликая толпа, сидящая на полу длиннющего коридора. Тесно прижавшись к стене и друг к другу, в рваных комбинезонах и ботинках третьего срока, они напоминали нахохлившихся серых воробьев в осеннюю непогоду. Призванные в армию из азиатских республик Союза, едва понимающие по-русски, они, в прямом смысле, закрывали нас своими телами. Сохранили здоровье и жизни сотням специалистов, занятым в производстве плутония. Для них не было понятия «рабочий день» и «смена». Их работа – «допуск». За талон доппитания они тряпкой и ведром убирали разливы высокорадиоактивных растворов, отмывали до допустимых пределов поверхности оборудования. Время их допуска – 10, 15, 20 минут из расчета 5 бэр в заход и 45 бэр за три месяца работы. Через три месяца их сменяли «свежие» бригады. Земной поклон им и вечная наша благодарность!»


Другая работница радиохимического производства, Ирина Размахова, вспоминает: «Еще был такой случай, говорящий о неучтенных дозах, полученных солдатами. За ночь нам было необходимо выполнить одну работу. Для ее исполнения дали солдат. Они сделали часть работы, потом дозиметрист говорит: все бойцы получили допустимую по существующим нормам дозу. И я остановила работу. Утром начальник был недоволен, что работа не доделана, и объяснил мне, что эти допустимые дозы определены для нас – персонала комбината. А солдатам можно больше – они ведь поработают и уедут с комбината».


Вот отсюда, со времени ликвидации первых радиационных аварий, где работами руководили, в том числе, и будущие «атомные» министры, берет начало отношение к солдату как к дешевой, по сути, рабской рабочей силе: «Им можно больше – ведь они поработают и уедут».


Постоянный стресс

Еще одним бедствием, сопровождавшим наработку оружейного плутония в Советском Союзе, как на «Маяке», так и на другом «плутониевом комбинате» в Томске-7, стали самопроизвольные цепные реакции (СЦР). Они происходили из-за накопления критической массы плутония в аппаратах и трубопроводах радиохимических и химико-металлургических заводов. Многие аварии были результатом ненормальных условий труда: постоянного аврала и строжайшей секретности. Работы проводились под личным контролем Лаврентия Берии и под присмотром сотрудников комитета госбезопасности. Наказывалась любая оплошность. Люди находились в состоянии постоянного стресса. Страх толкал их на поступки, которые приводили к авариям.


В качестве примера можно привести первую советскую ядерную аварию, произошедшую на радиохимическом заводе комбината «Маяк» 15 марта 1953 года. Причиной СЦР тогда стало то, что в помещении завода находился неучтенный плутоний, который предполагалось сдать в текущем месяце для успешного выполнения планового задания. Дозы облучения у пострадавших составили от 100 до 1000 Р. Всего, по официальным данным, на объектах Атомпрома с 1953 по 1978 гг. произошло 13 СЦР, сопровождавшихся переоблучением и гибелью персонала. Справедливости ради отметим, что СЦР были нередки и в американских ядерных центрах. Так, только в Лос-Аламосе с 1945 по 1958 гг. произошло 8 ядерных аварий.

cbeef224ca6864dd798528ecaccadcbc.jpeg

Первая крупная авария: Кыштымская трагедия

Логичным продолжением серии локальных инцидентов на «Маяке» стала крупная радиационная авария, случившаяся 29 сентября 1957 года. Взорвалась емкость с жидкими радиоактивными отходами, содержавшая 20 млн. Кюри радиоактивности. За 10 часов радиоактивное облако от взрыва прошло над Челябинской, Свердловской и Тюменской областями и охватило территорию площадью 23 тысячи квадратных километров. Основная же часть выброса осела прямо на территории комбината «Маяк». На крышах некоторых зданий мощность дозы облучения превышала 30 Р/ч.


Из-за высоких уровней радиации для дезактивации загрязненной территории требовалось очень много людей. На самые опасные и тяжелые работы, как всегда, были направлены солдаты-«добровольцы». Установленные нормы облучения на практике не соблюдались и были значительно превышены. Многие участники аварийных работ после их окончания были досрочно уволены в запас. По расчетам, около 150 солдат охраны объекта и военнослужащих из отряда военных строителей получили дозы облучения свыше 100 Р.


Опыт этой аварии показал, что вопросы безопасности производства и, как следствие, вопросы аварийного планирования и реагирования к тому времени так и не стали в СССР первостепенными. Не существовало реальных планов реагирования на аварийные ситуации, а для проведения наиболее радиационноопасных работ привлекались молодые солдаты как наименее ценный в глазах руководства материал. Спустя три десятилетия после аварии на «Маяке» отношение к обеспечению ядерной и радиационной безопасности, а также к вопросам аварийного планирования во многом изменилось. Однако эти изменения были недостаточны, а потому не позволили ни предотвратить, ни адекватно среагировать на крупнейшую в истории человечества радиационную катастрофу – взрыв 4 блока Чернобыльской АЭС, произошедший 26 апреля 1986 года.

156b761a415fbae09bd2b41854dffc5c.jpeg

Ужас Чернобыля

Анализ аварийных работ в зоне чернобыльской катастрофы наглядно показал, что готовность системы реагирования во многом зависит от предварительного планирования. Существовавшие тогда планы локализации и ликвидации аварий носили скорее описательный и информационный характер, вместо того чтобы быть руководством к действию. Это и предопределило промедления, ошибки и хаос, которыми сопровождалась чернобыльская трагедия.


А.А. Дьяченко, руководитель научного центра Министерства обороны СССР, в своей статье, посвященной работе Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, предъявляет претензии не только к Минсредмашу, но и к ряду других министерств и ведомств, участвовавших в работах. Он пишет: «Министерства среднего машиностроения, энергетики и электрификации, здравоохранения, Гражданская оборона СССР оказались фактически неготовыми к немедленным действиям по локализации крупномасштабной катастрофы на АЭС и ликвидации ее последствий. Утверждения о том, что Гражданская оборона СССР готовилась к защите населения на военное время, не выдерживают никакой элементарной критики. Если в мирное время на Чернобыльской АЭС формирования Гражданской обороны не смогли организованно вступить в борьбу с возникшей бедой, то во время военных действий и условия были бы еще тяжелее и последствия – значительней».


Серьезное обвинение в адрес четырех ведомств, ответственных за ликвидацию аварии, направлено, в первую очередь, в адрес их руководителей. Именно они еще в первой половине 1980 г. утвердили подробный план защиты персонала и населения в случае аварии на атомных станциях. Под ним стоят подписи начальников указанных ведомств и разработчиков от головных институтов. Но, по-видимому, начальники главных управлений этих ведомств не верили в возможность возникновения аварии на АЭС и не убедили своих руководителей в том, что нужно готовить подразделения специально обученных и экипированных специалистов для ликвидации последствий крупных аварий.


О ликвидации Чернобыльской катастрофы написано и сказано очень много. Большинство экспертов сходятся во мнении, что сама ликвидация была катастрофична. К аварийным работам привлекли неоправданно большое число людей, зачастую призванных выполнять совершенно нереальные задачи. Так, в первые месяцы катастрофы многие руководители различных уровней, вплоть до Политбюро ЦК КПСС, требовали проведения экстренной дезактивации и немедленной реэвакуации населения, вывезенного из тридцатикилометровой зоны.

Для ликвидации катастрофы государство экстренно мобилизовало свыше 800 тысяч человек. В это число вошло более полумиллиона военнослужащих, из них 250 тысяч из запаса. В основном это были мужчины в возрасте от 30 до 40 лет – здоровые люди с профессиональной подготовкой. Вместе с ними работали солдаты срочной службы – юноши 18-20 лет. Все они, независимо от возраста, выполняли радиационно-опасные работы.


Но и этого руководству ликвидационных работ оказалось мало. В зоне аварии широко использовалась гражданская молодежь. К работам по дезактивации радиационно-загрязненных территорий привлекались студенты первых курсов из ВУЗов Украины и Белоруссии. Чрезвычайно опасную работу по очистке площадок вентиляционной трубы выполняли курсанты первого курса украинских пожарно-технических училищ. Не подвергая никакому сомнению героизм этих молодых парней, все же трудно понять, какими моральными принципами руководствовались их начальники, посылая восемнадцатилетних юношей в ядерное пекло.

Не лучше обстояло дело с моралью, когда в Вооруженные силы призывали граждан из запаса для отправки в Чернобыль.


Вот что рассказывается в недавно рассекреченных и изданных в Киеве материалах украинского КГБ. В июне 86-го года в районе Чернобыльской АЭС находились 94 воинские части и подразделения гражданской обороны, мобилизованные по распоряжению министра обороны СССР для ликвидации последствий катастрофы. Все это время оперработники получали информацию о неблагополучной обстановке в воинских частях, сформированных преимущественно из лиц третьего приписного разряда. Военные строители жаловались, что некоторые работники военкоматов, например, в Латвийской и Литовской ССР, а также во Львовской и Ивано-Франковской областях обманывали приписников: уверяли, что направят не в Чернобыль, а в целинные районы, говорили об оплате в пятикратном размере, обещали бесплатные путевки и другие льготы семьям. Некоторые из приписников заявили, что их забрали прямо с рабочих мест, и они не имели возможности для необходимой подготовки и времени для медицинского обследования. В результате оказались призванными люди, страдающие различными заболеваниями, и даже имеющие физические дефекты.


Как видите, в нашей стране всегда считалось, что радиационную аварию должен ликвидировать человек в погонах. Если же военных не хватает, можно «наштамповать» их из гражданских лиц. А затем, как людей с заниженными правами, использовать в качестве пушечного мяса. Не потому ли так велики дозы у значительной части ликвидаторов первого периода? Например, только по данным Российского государственного медико-дозиметрического регистра, включающего сведения о 200 тысячах ликвидаторов, средняя доза внешнего облучения участников работ составила около 12 Р. Более 44% ликвидаторов получили дозы от 10 до 25 Р. Как же нужно было организовать аварийные работы, чтобы так облучить сотни тысяч человек?


По всей видимости, у государства были интересы поважнее, чем забота о простом человеке. Для них руководители работ готовы были пожертвовать частью своих соотечественников. Как пример можно привести историю проведения сверхопасной операции по освобождению от воды бассейна-барботера. Мог произойти еще один ядерный взрыв, что привело бы к дальнейшему увеличению масштабов аварии. Председатель Правительственной комиссии И.С. Силаев лично уговаривал офицеров-добровольцев. В случае смертельного исхода были обещаны машины, дачи, квартиры и пожизненное обеспечение семей. Помните: «Им можно больше – ведь они поработают и уедут». Теперь даже это было уже не важно.


Хаос начального периода Чернобыльской катастрофы общеизвестен. Однако и в то время существовали подразделения, которые, не руководствуясь никакими аварийными планами, оперативно и профессионально отреагировали на случившееся. Это были так называемые службы постоянной готовности – пожарные, милиция, скорая медицинская помощь. Первые пожарные подразделения прибыли на станцию через четыре минуты после взрыва и уже через пять часов ликвидировали пожар. Через 50 минут после начала аварии перед личным составом милиции была поставлена задача: закрыть въезд в город всем транспортным средствам, не связанным с ликвидационными работами, перекрыть все подъезды к АЭС и обеспечить общественный порядок. Всю ночь на станции работали бригады «скорой помощи». Сотни людей профессионально выполняли свой служебный долг, спасая пострадавших и локализуя последствия аварии. Только никто заранее не обучил их действиям в таких условиях, не экипировал, не защитил законодательно.


До Чернобыля была Чажма, а после – Томск-7

А ведь была возможность и другого сценария развития событий в Чернобыле. Если бы мы учились хотя бы на своих ошибках. Ведь всего за восемь месяцев до чернобыльской катастрофы, 10 августа 1985 года, в Советском Союзе произошла другая ядерная авария. Тогда в результате грубейших нарушений при перезагрузке ядерного топлива на атомной подводной лодке К-431 в бухте Чажма Приморского края произошел взрыв, который сорвал пятитонную крышку реактора и выбросил наружу все его радиоактивное содержимое, что привело к сильному радиационному заражению местности.


Ликвидация аварии началась стихийно. Первыми подоспели экипажи подводных лодок, стоявших поблизости, – надо было тушить пожар. Никаких средств защиты у первого эшелона ликвидаторов не было. Работали в чем придется, едва ли не в тапочках на босу ногу, подвергаясь страшному облучению. В близлежащих поселках в это время продолжалась обычная жизнь: люди возились по хозяйству во дворах, ребятня беззаботно плескалась в море, хотя течение, подхватившее зараженную воду, уже разносило ее по всей акватории. Ближайший поселок находился всего в двух километрах от места аварии. В ту же ночь, когда начался сильный дождь с ветром, именно туда выпало все то, что именуется “радиоактивными осадками”. Однако никто и не думал о том, чтобы эвакуировать жителей или, по меньшей мере, предупредить их о необходимости соблюдать хоть какие-то меры безопасности. Не правда ли, все это очень похоже на Припять 86-го?


Во время аварии в Чажме многочисленные службы Тихоокеанского флота продемонстрировали полную неподготовленность к решению задач чрезвычайного реагирования. Для ликвидации последствий аварии было задействовано более двух тысяч человек и не менее десяти типов различных подразделений флота. Для координации действий потребовалось создать командный пункт управления, пригласить экспертов и консультантов, сформировать штаб чрезвычайной ситуации и подразделения особого назначения, ввести спецрежим работ, наладить взаимодействие с гражданским населением и федеральными органами и т. д. На все это было потрачено дополнительное время. Было допущено немало ошибок и выявлено множество недоработок подготовительного характера, которые должны были быть устранены в «мирный» период. При аварии пострадало 290 человек. 10 человек погибли в момент аварии, у 10 определена острая лучевая болезнь, у 39 – лучевая реакция.


Авария в бухте Чажма была своего рода предтечей ядерной катастрофы на Чернобыльской АЭС. Если бы чажминская трагедия сразу получила верную оценку, если бы ее масштабы и последствия не замалчивались, а опыт ликвидации получил бы обобщение, многих непоправимых ошибок удалось бы избежать, когда грянул Чернобыль.


Казалось бы, уже после Чернобыля, крупнейшей в мировой истории ядерной катастрофы, система реагирования на чрезвычайные ситуации радиационного характера должна была коренным образом измениться. Однако 6 апреля 1993 года при взрыве на радиохимическом заводе Сибирского химкомбината в Томске-7 (инцидент 3 уровня) она снова дала сбой.


Авария и здесь показала неготовность соответствующих служб к чрезвычайным обстоятельствам, отсутствие нормально функционирующей системы радиационного мониторинга в пределах 30-километровой зоны, бесперебойной надежной связи, серьезной лабораторно-аналитической базы. Снова одними из первых в ликвидации аварии приняли участие пожарные, которые тушили возгорание кровли здания после взрыва. Дозы облучения ликвидаторов, по официальным данным, не превышали

0,6 Р. Однако следует учесть, что разрушенный технологический аппарат содержал более 8 тысяч кг урана и 310 г плутония.

Заканчивая рассказ о ликвидаторах прошлых аварий, обратим внимание на то, что привлечение их к работам, в условиях отсутствия в СССР соответствующего законодательства, осуществлялось по двум принципам: в административно-принудительном и добровольном порядке. Вводимые ведомственными нормативными актами возрастные ограничения повсеместно не выполнялись, что привело к необоснованному переоблучению значительной части военнослужащих срочной службы и молодежи из гражданского персонала.


Липовые нормативы

В настоящее время в России существуют постановления, согласно которым для привлечения к радиационно-опасным работам необходимо добровольное согласие граждан и их предварительное информирование о возможных дозах облучения и риске для здоровья. Ликвидаторами могут быть только мужчины старше 30 лет. Кроме того, они не должны иметь медицинских противопоказаний к этим работам. Однако ни одно из этих положений не отражено ни в нормативно-правовых документах силовых ведомств, ни в планах чрезвычайного реагирования на радиационные аварии на ядерных объектах и при транспортировке радиоактивных материалов. Оно и понятно, ведь если ввести в действие эти положения, получится, что ни один военнослужащий срочной службы Минобороны и МЧС, а также значительная часть сотрудников МВД не могут быть привлечены к аварийным работам ввиду возрастного ценза.


В противоаварийных планах декларируется взаимодействие специализированных аварийно-спасательных формирований Минатома с территориальными подразделениями государственной системы предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций (РСЧС). Ведь при транспортных авариях с радиационными последствиями именно на подразделения служб постоянной готовности может лечь ответственность за проведение первичных неотложных аварийно-спасательных мероприятий. Скорее всего, именно им придется спасать людей, тушить пожары, оцепить и охранять место аварии, оказывать неотложную медицинскую помощь, пытаться остановить разнос радиационного загрязнения и т.д. Эти мероприятия должны проводиться в кратчайшие сроки и могут быть выполнены только подразделениями, дислоцированными в непосредственной близости от места аварии. Сегодня же они ни законодательно, ни организационно, ни технически не подготовлены к действиям в радиационных авариях.

Принцип добровольности при формировании корпуса ликвидаторов также вносит значительную неопределенность в планы реагирования на чрезвычайные ситуации. Надежда на привлечение добровольцев кажется совершенно призрачной, если учитывать отношение государства к ликвидаторам прошлых аварий и атмосферу радиофобии в тех регионах, где расположены ядерные объекты и где, как следствие, наиболее вероятны новые аварии. А ведь там и придется вербовать ликвидаторов.


При таком положении дел в случае крупной радиационной аварии события могут развиваться по одному из двух противоположных сценариев. Либо не в полной мере будут выполнены аварийные планы по привлечению сил и средств территориальных служб постоянной готовности и подразделений Министерств обороны и чрезвычайных ситуаций, что скажется на защите населения и территорий. Либо, в нарушение российского законодательства, к ликвидации последствий аварии будут привлечены и подвергнуты риску переоблучения сотни или даже тысячи сотрудников милиции, пожарных и военнослужащих Министерств обороны и чрезвычайных ситуаций.

Когда грянет гром, времени на принятие решений у руководства страны уже не будет, и придется проводить политику привлечения к радиационно-опасным работам необходимых специалистов любыми методами. Угроза возможных экологических и экономических последствий аварии заставит применять методы, уже опробованные в Челябинской и Томской областях и на ЧАЭС. Это занижение опасности предлагаемых работ, их повышенная оплата и профанация принципа добровольности.


К сожалению, описанные выше организационно-правовые противоречия не вскрываются ни при проведении экологического аудита, ни при лицензировании, ни при страховании ядерных объектов. На них не обращают внимания и во время комплексных учений в рамках действующей системы предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций.


К примеру, в ходе проведенного вблизи пос. Новогорный Челябинской области крупного исследовательского командно-штабного учения «Урал-99» по теме «Реагирование и ликвидация последствий аварии при транспортировке радиоактивных веществ», по заявлению руководства Минатома России, были успешно «проверены действующие нормы и правила нормативно-правовых документов, вопросы организации и взаимодействия подразделений различной ведомственной принадлежности».


Однако критический анализ сценария ликвидации не дает повода для столь оптимистичной оценки. Так, ни подразделения Южно-Уральской железной дороги МПС России, ни службы постоянной готовности Челябинской области не могли быть оперативно привлечены к аварийным работам ввиду несоответствия их сотрудников приведенным выше ограничениям. А подразделения отдельной бригады МЧС России, состоящие в основном из военнослужащих срочной службы, вообще не имели права участвовать в радиационно-опасных работах. Но этих «секретов Полишинеля» не заметили ни руководители учений, ни многочисленные наблюдатели из числа властных, надзорных и контрольных органов.


Невнимание к этой проблеме привело к тому, что в федеральной целевой программе «Ядерная и радиационная безопасность России», утвержденной в 2000 г. Правительством РФ на 2000-2006 годы, средства выделяются лишь на развитие «материально-технической и организационной базы аварийно-спасательных формирований Министерства Российской Федерации по атомной энергии». Это должно, по мнению разработчиков программы, привести к «предотвращению или снижению возможного ущерба от повышенного радиационного воздействия на человека и окружающую среду в результате ухудшения радиационной обстановки путем проведения оперативных действий по локализации и ликвидации его последствий». Однако полувековая история радиационных аварий в нашей стране свидетельствует о том, что оперативное реагирование на аварии без привлечения территориальных служб постоянной готовности невозможно.


В прошлую годовщину чернобыльской катастрофы глава МЧС Сергей Шойгу, выступая перед молодыми спасателями, заявил, что его министерство готово к ситуациям, подобным аварии в Чернобыле. Такой оптимизм ничем не мотивирован. Чернобыльский сценарий развития событий в случае новой крупной радиационной аварии вполне возможен из-за перечисленных приведенных выше организационно-правовых противоречий. Вот только добровольцев-ликвидаторов будет теперь значительно меньше.


Алексей Митюнин — сопредседатель социально-экологического общественного движения «Содействие защите населения», участник ликвидации катастрофы на Чернобыльской АЭС, ветеран подразделений особого риска