Дело Пасько: день тридцать девятый (21 сентября)

Процесс начался ровно по расписанию. В зал прошли эксперты, прошли защитники. По их лицам было видно – «это есть наш последний и решительный бой…». Потянулись тягучие часы ожидания. На туалете красовалась надпись – «Закрыто. Нет воды». Пришлось орошать кустики в ближайшем сквере. Доступ в специализированный судейский сортир был закрыт. Прошу простить за эти подробности, но так складывается эта жизнь – здесь и сейчас. Совдепия постоянно напоминает о себе.

Дверь зала, где шло судебное заседание, была закрыта. На замок. О, какие стрррашные секреты там произносили! Я нервно курил. В 18.50 пришла Галина – жена Григория. Не дождалась мужа, ушла. Конвойные выходили курить, зеков выводили, снова приводили. В 19.00 процесс не закончился. Зато закончился табак для трубки. Набил ее хабариками. В 19.35 дверь зала распахнулась, и судейская бригада с хохотом вышла. Я оторопел, но успел спросить:

— Над чем смеетесь?

— А смеемся, потому что в субботу не надо работать! – ответила бригада.

Все эксперты пожали мне, прощаясь руку. За те дни, что я стоял на своем боевом посту, они привыкли ко мне. С одним из них – господином Кармановым у меня даже сложились приятельские отношения. Я ему рассказывал о том, как судили Сашу Никитина, как облажались эксперты из 8 управления Генштаба. Эксперт Степанов на прощанье пожал мне руку и проникновенно сказал:

— Честь имею!

Как говорил Станиславский – «Не верю!».

Была бы честь, – сюда бы не приехал.

Из зала доносились жалобные вскрики. Оказалось, что это общественный защитник Александр Ткаченко (тот еще горячий эстонский парень) продолжает спорить с прокурором. Господи, ну что они взъелись на Александра Федорыча? Ведь миляга наипростейший! Запросит всего лишь 12 лет для Григория. Лагеря строго режима. С конфискацией имущества. Всего то.

Помню, как прокурор Александр Гуцан в судебном заседании по делу Александра Никитина запросил ему наказание в виде лишения свободы на 12 лет. Я кинулся к нему с диктофоном:

— А почему двенадцать? Ведь по статье «измена родине в форме шпионажа» предусмотрено двадцать?

Гуцан, до этого избегавший общения с журналистами, словно черт распятия, вдруг заговорил:

— А двенадцать лет я затребовал потому, что Никитин хорошо характеризуется по месту жительства.

Во, добрый какой. Хоть к ране прикладывай. Значит, сказала бы соседка, когда к ней мент пришел – да этот сосед все время на лестничной площадке плюет, то прибавил ему Гуцан еще восемь лет лагеря. Строгого режима.

Ребята, дружите с соседками. И соседями. Восемь лет на лесоповале – не кот начхал!

В этот вечер пятницы мне было совестно наезжать на адвокатов с диктофоном. Но ремесло мое такое, что остановил я адвоката Пышкина. Взял за грудки и сунул под нос микрофон:

— В глаза смотреть и правду говорить! Быстро!

— Сегодня закончился допрос экспертов, который длился два дня. – Степенно ответил видавший огонь, воду, и медные трубы Пышкин. – Подтвердилось мнение защиты, которое возникло в самый первый день появления экспертов из Москвы: как специалисты они не готовы к проведению этой экспертизы. И когда суд стал задавать экспертам вопросы, мы поняли, что первое впечатление было верным: вопросы суда были очень объемными, для того, чтобы ответить на них нужны были знания, не на уровне капитана первого ранга, второго, а научные. И именно этих знаний у них не было! Когда мы прослушали заключение экспертов, а оно было изложено на 48 листах, у нас создалось мнение, что заключение писали не эти восемь офицеров. Уж очень гладко оно было составлено. По стилю. Хотя огрехов в нем было – как у дурака махорки. А вот когда мы их стали допрашивать по каждому пункту заключения – на них смотреть без слез было нельзя. Взрослые мужики, офицеры Генштаба, экали, мекали, блеяли, как второклассники. По всем вопросам. И судья, и заседатели, и запасные заседатели с трудом сдерживали смех. И когда мы сегодня заявили – ”у нас больше нет вопросов!”, то вся восьмерка экспертов дружно вздохнула. Облегченно.

— За эти два дня, пока вы допрашивали экспертов, что осталось в сухом остатке? Итог какой?

— Эксперты очень неохотно признавались, что сделали ошибку. И постоянно ссылались, что их компьютер делал сбои.

(Когда я слышу вопли муэдзинов о том, какая у нас замечательная оборонка, мне все время хочется спросить: а где хороший российский топор? Чтоб не слетал с говенного топорища? А где хоть какой-то холодильник? Видик? Ну, компутер хотя бы? Нету ответа. Нету. Наша оборонка умеет лишь головки производить. Разделяющиеся.)

Общественный защитник Александр Ткаченко тоже решил внести свою скромную лепту:

— Экспертная комиссия потерпела полное фиаско! Некоторые из них в перерывах подходили ко мне и спрашивали: ”мы что-то не то сделали?”. И я их спросил: ”ребята, что же вы сделали? Вы подписались под безграмотным заключением! У меня большой опыт подписывания коллективных писем. Если вы хотите остаться порядочными людьми, никогда не подписывайте совместных писем против кого-то. Вы могли сами подписать заключение, составленное собственноручно и только под ним расписаться. А вы поставили свою подпись под липовым заключением. Вам через несколько лет станет стыдно за эти подписи”. И они стали передо мной извиняться. Среди этой восьмерки оказались порядочные люди.

Их беда в том, что каждый из них по отдельности может быть нормальным человеком, но как только они попадают в офицерское стадо, как только получают приказ, то становятся свиньями. Их бригадир – господин Репин из 8 управления ВМФ, был главным идеологом. Но, как оказалось, очень хреновым. Мягко говоря. Беда нашей страны в том, что она рассечена на крохотные сегменты всевозможных ведомств. Об этом метко сказал адвокат Иван Павлов – страной правит дракон о 800-ах головах.

Я записывал это интервью на одной стороне улицы. А на другой кучковались эксперты, злобно поглядывая на нас. В том числе и тот «браток», что угрожал убить Ткаченко и Павлова. Потом эксперты дружною гурьбой решительно отправились пьянствовать водку в ближайший кабак.

В воскресенье вся великолепная восьмерка улетела в Москву. Билет каждого стоил 250 баксов. Это – наши с вами денюжки. Которые мы им платим.

Молчание ягнят. Нас стригут. А мы – молчим.