В СУДЕБНУЮ КОЛЛЕГИЮ ПО УГОЛОВНЫМ ДЕЛАМ ВЕРХОВНОГО СУДА РФ

ВОЗРАЖЕНИЯ НА КАССАЦИОННЫЙ ПРОТЕСТ

Настоящие возражения следует рассматривать в общем контексте с возражениями, представленными адвокатами М. Матиновым и И. Павловым. Реализуя единую позицию защиты, каждый адвокат решал свою конкретную задачу.

1. Один из ключевых выводов в обоснование просьбы об отмене приговора, к которым приходит автор протеста в результате некорректного и не основанного на законе анализа правовой базы, сформулирован на листе 5:

«Таким образом, применение органами предварительного следствия при предъявлении обвинения Никитину пунктов 2, 4, и 6 части 1 ст. 5 Закона РФ «О государственной тайне» в редакции от 21 июля 1993 года обоснованно и правомерно».

Невозможно понять, на чем основано это более чем странное суждение, поскольку в действительности никогда, ни в одном из восьми предъявленных Никитину с 6 февраля 1996 по 2 июля 1999 года обвинений, следствие не применяло пункты (абзацы) 2, 4 и 6 п. 1 ст. 5 Закона «О государственной тайне» в редакции 1993 года.

2. В трех первых постановлениях о предъявлении обвинения Закон «О государственной тайне» (ни в какой редакции) не только не применялся, но и вообще не упоминался. В следующих постановлениях (с четвертого по седьмое) ссылки на п. 1 ст. 5 Закона в редакции 1993 года действительно были, но без указания конкретных абзацев.



Только в восьмом постановлении от 2.07.99 г. следствие обосновало обвинение ссылкой на абзацы 2, 4 и 6 Закона РФ «О государственной тайне», но не в редакции 21 июля 1993, а в редакции 6 октября 1997 года. Как известно, различие в редакциях столь значительно, что по существу речь идет о двух разных законах.

3. Совершенно очевидно, что в споре автора протеста с приговором главнейшими должны были бы стать доводы о допустимости применять в качестве правовой базы обвинения Закон в редакции 1997 года, но таковых он вообще не привел. Таким образом, налицо абсолютно холостой залп и все приведенные на 16 листах протеста «аргументы» не способны поколебать выводы суда.

4. Руководствуясь частью 1 статьи 54 Конституции России и статьей 10 УК РФ, суд пришел к единственно правильному выводу, что обвинение лишено законной правовой основы, следовательно, в действиях Никитина отсутствует состав преступления.

Если прокурор с ним не согласен, ему надлежит доказать, что использованная следствием правовая база была вполне легитимной, что Закон РФ «О государственной тайне» с изменениями и дополнениями от 6 октября 1997 года применен правильно. Но прокурор этого не делает, он, как будет показано далее, выражает несогласие с тем, что суд не заменил одно правовое основание другим, то есть не предъявил Никитину новое обвинение. К тому же — по собственной инициативе, без соответствующей просьбы к суду со стороны государственного обвинителя.

Таким образом, требование отменить приговор и направить дело на новое рассмотрение со стадии судебного разбирательства не только противозаконно, но и абсолютно безосновательно.

5. Из многословных, сумбурных и противоречивых рассуждений автора протеста можно также заключить, что реальной правовой базой, т. е. подлежащим применению в настоящем деле нормативным актом, содержащим конкретный перечень сведений, составляющих государственную тайну, по его мнению, являлось постановление Правительства РФ от 18 октября 1992 года № 733-55.

Излишне доказывать, что — поскольку данное постановление не было официально опубликовано для всеобщего сведения — после принятия Конституции России, т. е. с 25 декабря 1993 года оно не подлежит применению. При условии его последующего опубликования оно могло бы действовать, но лишь в части, не противоречащей Конституции и законам России.

Излишне также напоминать, что в постановлении от 27 января 1997 года заместитель Генерального прокурора РФ М. Катышев указал на недопустимость применения в деле Никитина ряда нормативных актов, в частности, постановления Правительства № 733-55 и приказов министра обороны №№ 071 и 055 (т.19 л. д. 5-8) именно в связи с тем, что это противоречит ч. 3 ст. 15 Конституции РФ. 13 февраля 1997 года аналогичное указание следственной службе УФСБ дал и прокурор Гуцан (т.19 л.д. 1-2).

21 апреля 1998 года (т. 21 л.д. 25) сходную позицию изложил еще один заместитель Генерального прокурора – А. Розанов, и с ней снова согласился прокурор Гуцан (т. 21 л.д. 12):

«В ходе изучения дела выявлен ряд существенных недостатков. Так, Никитин обвиняется в нарушении нормативных актов, которые не были опубликованы официально для всеобщего сведения или это сделано после выдачи государственной тайны, что противоречит ст. 15 Конституции РФ и подлежит исключению из текста обвинения».

И в своей обвинительной речи 22 декабря 1999 года Гуцан ни слова не сказал о допустимости применения в рассматриваемом деле данного постановления. Тем более странно, что автор кассационного протеста, под которым стоит подпись прокурора Гуцана, рьяно отстаивает прямо противоположную позицию.

Возможно, не стоило так много внимания уделять тому, что говорил и писал Гуцан, демонстрируя незаурядную даже в наше время профессиональную беспринципность. Правообразующее значение имеет лишь тот несомненный факт, что постановление № 733-55 не было применено следствием в качестве правового основания обвинения. Автор протеста своим требованием заменить одну нормативную базу обвинения на другую, не вмененную в порядке, предусмотренном нормами УПК РСФСР, не просто нарушает закон, а совершает акт беспрецедентного правового вандализма.

В сознании не укладывается: как вообще можно требовать отмены приговора по приведенным в протесте мотивам? Неужели не очевидно, что – даже если бы прокурор в ходе разбирательства дела в суде первой инстанции обратился с подобной просьбой — такое изменение обвинения в суде было бы невозможно, незаконно и недопустимо по основаниям, предусмотренным ст. 254 УПК РСФСР.

Странно, но автор протеста словно не понимает, что даже в гипотетическом варианте удовлетворения его просьбы об отмене приговора — при новом рассмотрении дела суд также будет лишен такой возможности.

6. Необходимо добавить, что на всем протяжении предварительного следствия прокурор Гуцан проявлял завидную изобретательность в толковании права. Даже странно, что в протесте не использованы многие «коронные» доводы, содержавшиеся в документах, под которыми стоит его подпись.

Например, о том, что содержащийся в ст. 54 Конституции и ст. 10 УК РФ запрет на придание обратной силы закону, устанавливающему ответственность, относится исключительно к законам и не распространяется на другие нормативные акты… Еще о том, что, основывая обвинение на приказах министра обороны, следствие совершенно законно отказывало Никитину в возможности ознакомления с ними, поскольку ст. 55 Конституции допускает в установленных случаях ограничение прав и свобод человека и гражданина, включая право на информацию… Или о том, что и после принятия Конституции России и закона «О государственной тайне» все ведомственные нормативные акты по-прежнему «остались в правовом поле», т. е. продолжали действовать.

Получается, что специально ради этого принятый закон не определил, не упорядочил, не ограничил понятие государственной тайны; не сузил, а даже как бы еще расширил перечень относимых к ней сведений, ибо просто встал в один ряд со всеми изданными ранее актами Президента, Правительства, министерств и ведомств (т. 20 л.д. 199-205)

7. В протесте делается множество ссылок на заключения экспертных комиссий при 8 управлении Генерального штаба ВС России. При этом автор, как правило, не уточняет, заключение какой из четырех экспертиз в каждом конкретном случае он имеет в виду. Между тем заключения экспертиз крайне противоречивы и непоследовательны как по фактической стороне, так и по используемой правовой базе. При этом заключение каждой следующей комиссии добавляло новые противоречия, никак не мотивируя и не объясняя расхождения с предыдущими заключениями. Подробно об этом говорится .в ходатайстве защиты суду от 11 октября 1999 года (т. 25 л.д. 2-6) и в предложениях по существу обвинения от 22 декабря 1999 года ( т. 27 л.д. 199-214). Автор протеста не замечает никаких противоречий и даже не пытается что-либо противопоставить аргументам защиты.

8. В ходатайстве от 11 октября 1999 защита привела доводы, из которых следует, что последняя экспертиза была проведена незаконным составом экспертов, в силу чего в соответствии с ч. 3 ст. 69 УПК РСФСР ее заключение не имеет юридической силы и не может быть положено в основу обвинения. Но даже если бы оно было получено без грубейших нарушений и могло считаться полноценным доказательством по делу, на каком основании – при наличии не устраненных противоречий — ему отдается предпочтение перед всеми остальными заключениями и именно на нем основывается новое обвинение, качественно отличающееся от предыдущих?!

9. Ссылка на абзацы 2, 4 и 6 п. 1 ст. 5 Закона «О государственной тайне» отсутствует во всех заключениях экспертиз, полученных до первого направления дела в суд. Она появляется только в заключении от 10.06.99 г. Постановление о предъявлении нового обвинения от 9.07.99 г. также впервые обосновано ссылками на эти три абзаца п. 1 ст. 5 Закона «О государственной тайне» с изменениями и дополнениями от 6.10.97г.



10. Между тем никакой «текстуальной привязки» обвинения к содержательной части примененного закона ни в постановлении о предъявлении обвинения, ни хотя бы в заключении экспертизы нет. Это является весьма существенным пороком, поскольку каждый из названных выше абзацев представляет собой блок, включающий несколько категорий сведений. Для того чтобы обвинение было конкретным, четким и понятным, то есть соответствовало требованиям ст. 144 УПК РСФСР , следовало указать конкретную категорию разглашенных сведений.

11. Единственный раз, а именно – в заключении от 28.05.97г. – эксперты воспроизвели текст конкретной нормы закона, которая, по их мнению, определяла принадлежность к государственной тайне сведений, разглашенных Никитиным:

«сведения о тактико-технических характеристиках, возможностях боевого применения образцов вооружения и военной техники, о свойствах, рецептурах или технологиях производства новых видов ракетного топлива или взрывчатых веществ военного назначения» (т. 19 л.д. 46-76)

Эта ссылка представляет собой полный текст абзаца 4 п. 1 ст. 5. Как видно, он также содержит несколько категорий сведений, поэтому оставалось гадать, к какой из них относятся сведения, «разглашенные Никитиным». В настоящий момент мы хотим лишь констатировать, что никаких других секретных сведений, в частности, перечисленных в абзацах 2 и 6 Закона, в инкриминируемых Никитину текстах этой экспертизой, как и всеми предшествующими, обнаружено не было.

12. Необходимо также отметить, что ни один из пунктов приказов не согласуется с используемыми обвинением нормами Закона «О государственной тайне», т. е. не основан на них.

В первую очередь, это касается получившего аргументированную оценку в приговоре пункта 242 приказа № 071 (сведения о потерях вооружения и военной техники). То же самое можно сказать и о пункте 317: заключения о каких-то (не названных экспертами) конструктивных недостатках, якобы послуживших причиной аварий, опровергаются выводами государственных комиссий, опубликованными в 4-х сборниках, непосредственно осмотренных судом. Обвинение по пункту 300 (эксплуатация и использование В и ВТ) вообще носит слишком общий характер, и, как минимум, требует разъяснения.

13. В судебном заседании эксперт Романов, отвечая на вопрос суда о том, почему в заключении от 10.06.99 г. комиссией дана ссылка на Закон «О государственной тайне» в редакции 1997 года , заявил, что между старой и новой редакциями «нет никакой разницы».

В этом ответе содержится двойная ложь. Исчерпывающую оценку различия в правоприменительной силе двух редакций статьи 5 Закона дал приговор суда. Автор протеста, не найдя достойных аргументов для возражений, пошел «обходным» путем – через сложный, многоступенчатый и некорректный анализ подзаконных актов.

Помимо этого нельзя также забывать, что в 1997 году в абзацы 2 и 6 внесены содержательные изменения – в них включены новые категории сведений, отнесенных к государственной тайне. Не зная, как можно этот очевидный и исключающий всякую возможность применения обратной силы закона факт оспорить, автор протеста о нем просто умалчивает.

14. Вывод об отсутствии легитимного правового основания для признания Никитина виновным по ст. ст. 275 и 283 УК совершенно неоспорим. Приведенной судом аргументации, содержащей детальный анализ нормативной базы, вполне достаточно для мотивировки оправдательного приговора в связи с отсутствием в действиях подсудимого состава преступления.

Суд вполне мог остановиться на этом и вообще уйти от оценки всех остальных аспектов обвинения, поскольку ничто уже не могло повлиять на итоговый вывод. Тем не менее, он посчитал нужным высказать свое мнение еще по ряду вопросов, имеющих принципиальное, но не правообразующее, а, если так можно сказать, морально-психологическое значение. С учетом этого суд ограничился выборочным, фрагментарным анализом, не ставя перед собой задачу дать всеобъемлющую оценку всем второстепенным для существа дела обстоятельствам.

15. Не имея возможности опорочить главный вывод приговора, автор протеста пускается в спор по отдельным деталям, делая это в свойственной ему некорректной манере, искажая факты и исследованные судом доказательства. Защита не видит необходимости полемизировать с каждым доводом протеста, поэтому мы коснемся лишь некоторых, наиболее вопиющих искажений фактических обстоятельств, буквы и духа закона.

16. Так, на листах 10-13 протеста автор предъявляет претензии по поводу «односторонности и неполноты судебного следствия, неисследованности материалов уголовного дела».

Совершенно неправильно излагая показания в суде экспертов Романова и Баканова, в чем легко убедиться из протокола судебного заседания и удостоверенных судом замечаний на протокол, автор протеста ставит в упрек суду, что им «не вызывались другие члены экспертной комиссии», что в приговоре суд ограничился ссылкой на справку следователя Максименкова по факту полученной из 8 управления ГШ ВС РФ шифротелеграммы с разъяснением правил проведения экспертиз, а «следователь об обстоятельствах составления названной справки и достоверности изложенных в ней сведений в суде не допрошен, само разъяснение, если оно и было до производства вышеуказанных экспертиз, судом не исследовано».

На справку (л. д. 137 т. 13) неоднократно ссылалась защита в своих ходатайствах и заявлениях следствию в течение 1996-1999 годов. Ни в одном ответе, включая ответы самого Гуцана, подлинность справки и ее содержания сомнению не подвергались. Из протокола судебного заседания видно, что она была предметом судебного исследования и никакого сомнения в достоверности она у прокурора не вызвала, никаких ходатайств с его стороны, в частности, о вызове Максименкова в качестве свидетеля, либо о приобщении к материалам дела подлинной шифротелеграммы не последовало. Равно как не было со стороны обвинения ходатайства о вызове других экспертов. Наоборот, в протоколе судебного заседания зафиксировано, что ходатайств и дополнений к судебному следствию государственный обвинитель не имеет и не возражает против его окончания (т. 27 л. д. 125).

17. Нельзя пройти мимо того, что автор протеста предъявляет суду претензии, не основанные на Конституции и законах России, нарушающие демократические принципы состязательного процесса.

Еще 31 октября 1995 года в постановлении «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия, пленум Верховного Суда РФ указал, что «в силу конституционного положения об осуществлении судопроизводства на основе состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции РФ) суд по каждому делу обеспечивает равенство прав участников судебного разбирательства по представлению и исследованию доказательств и заявлению ходатайств» (п. 10).

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 8 декабря 1999 года № 84 (пункт 6) говорится еще более категорично:

«С учетом требований статей 118 и 123 (часть 3) Конституции Российской Федерации суд не вправе по собственной инициативе принимать меры к доказыванию виновности подсудимого в совершении преступления, но обязан принять предусмотренные законом меры, которые способствуют реализации сторонами их процессуальных прав по собирания и представлению доказательств, имеющих значение для правильного разрешения дела и вынесения законного и обоснованного приговора».

18. На листах 13-14 протеста автор жирным шрифтом формулирует в адрес суда обвинение в том, что «не имея специальных познаний » он «полностью игнорирует заключение экспертной комиссии Генерального штаба ВС РФ, состоявшей из четырех человек ».

Далее следует совершенно невразумительный набор слов об «объеме», «конкретике», «достоверности », лишенный смысла и не заслуживающий серьезной полемики.



А вот о таком «доводе» как «отсутствие у суда специальных познаний» сказать необходимо. Автору протеста, похоже, неизвестно содержание таких основополагающих норм права как, например, ст. 71 УПК РСФСР, согласно которой суд оценивает все доказательства «по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности, руководствуясь законом… Никакие доказательства для суда не имеют заранее установленной силы ».

Именно руководствуясь законом, суд после тщательного исследования по внутреннему убеждению оценил заключение экспертизы и аргументировал несогласие с ее выводами. Рассуждая о какой-то «конкретике», именно автор протеста ничего конкретного о системе ББР не приводит, пытаясь затемнить простейший вопрос, в котором давным-давно без всяких «специальных познаний» разобрались и суд, и защита. Он как бы прячется за спину экспертов , забывая, что требования ст. 71 УПК об оценке всех доказательств по собственному внутреннему убеждению распространяются не только на суд, но и на прокурора.

19. Споря с выводом приговора, автор протеста утверждает, что эксперты исследовали не все открытые источники, в частности, международный справочник JANE”S. Он подчеркивает, что ни Никитин, ни его защита этот справочник «органам предварительного следствия не представляли». Вывод же суда о том, что в этом сборнике всесторонне и обстоятельно раскрыты сведения по авариям на АПЛ К-27 и К-123, по мнению автора протеста, «несостоятелен».

Вся мотивировка состоит в том, что справочник… издан на английском языке. «Судопроизводство же в соответствии со ст. 17 УПК РСФСР ведется на русском и совмещение в одном лице обязанности судьи и переводчика недопустимо».

Ну да, на английском. А как насчет существа оспариваемого вывода? А никак. Ссылка прокурора на ст. 17 УПК беспредметна, поскольку судопроизводство, как видно из дела, шло на русском языке. На нем говорили участники, выступал прокурор со своими ходатайствами, заявлениями и обвинительной речью. Его никто не лишал возможности просить о вызове переводчика, тем более, что в ссылке на JANE”S не было ничего неожиданного: этот справочник обозревался судом еще в октябре 1998 года.

Как видно из протокола судебного заседания, ни тогда, ни сейчас прокурор такого ходатайства не заявлял. А если кто-то и должен был обеспечить «надлежаще сделанный и оформленный его перевод », то не суд, а как раз органы предварительного следствия, надзор за которыми осуществлял прокурор Гуцан. Они же, а не Никитин или его адвокаты должны были представить справочник экспертам.

Прокурор Гуцан, очевидно, не знает статьи 49 Конституции России, не знает, на ком по закону лежит бремя доказывания и что обвиняемый «не обязан доказывать свою невиновность». О недопустимости возлагать на обвиняемого (подсудимого) доказывание своей невиновности не раз говорилось в постановлениях пленума Верховного Суда России, например, 31 октября 1995 года (пункт 15).

К сожалению, в настоящем деле было все наоборот и в течение всех четырех лет судопроизводства именно Никитину пришлось доказывать невиновность, при этом не только называть, но и представлять в подлинниках и копиях все открытые источники информации и другие доказательства. Прокурор Гуцан равнодушно взирал на этот поставленный с ног на голову процесс, потворствуя всем нарушениям законности и прав обвиняемого.

Что касается приведенного выше утверждения, будто Никитин и его защита упомянутый справочник не представляли, то даже оно неверно. Должны уточнить, что свидетель Чернов (тесть Никитина) не представлял, а демонстрировал и как специалист комментировал его суду. Планировался же этот сугубо тактический ход, надо полагать, не без ведома подсудимого и защиты. Причем, повторяем, делалось это еще в 1998 году, до направления дела на дополнительное расследование. Так не ясно ли, что прямой обязанностью следствия и прокурора Гуцана было предоставление и этого справочника экспертам, причем именно в «надлежаще сделанном и оформленном переводе». А автор протеста еще позволяет себе негодовать, что справочник видите ли «не представлялся Баканову и Романову в ходе судебного заседания», и что «экспертиза в суде в соответствии со статьей 288 УПК РСФСР не проводилась».

Да, не представлялся. И экспертиза тоже не проводилась. Только почему автор протеста не ссылается на лист протокола судебного заседания, где отражены соответствующие ходатайства прокурора, отклоненные судом? Потому, естественно, что таких ходатайств не было. Так что же делал прокурор Гуцан во время процесса? Зато автор протеста умалчивает, что – даже не будучи знаком со всеми источниками – эксперт Баканов вынужден был признать, что как минимум 60-70% сведений, разглашение которых инкриминировано Никитину, содержится в известных ему открытых публикациях. Эти показания приведены в приговоре суда. Если бы Никитин не был оправдан, защита смогла бы доказать, что Баканов сильно занизил цифру. Мы не делаем этого, поскольку сегодня нет соответствующего предмета спора.

20. На листе 15 протеста автор, не оспаривая приведенный в приговоре вывод о расхождении в количестве листов разных вариантов Доклада и невозможности установить, какой текст Никитину инкриминируется, сначала утверждает, что ему было вменено написание разделов 2.3 и 8.2, «авторство которых им ни на предварительном следствии, ни в суде им не оспаривалось». То есть все вроде нормально и какие-то там расхождения не имеют отношения к инкриминированным текстам. Но затем – противореча самому себе — заявляет, что «данный вопрос в ходе судебного заседания исследован не был, эксперты не были допрошены и у них не выяснено, какой именно Доклад, имеющийся в материалах дела, какие его разделы и главы были непосредственно предметом исследования экспертной комиссии».

Детальный анализ расхождений в количестве листов Доклада и разных редакций инкриминируемых Никитину разделов в ходе предварительного расследования защитой проводился неоднократно. Например, в ходатайстве о прекращении уголовного дела от 15 января 1998 года (т. 20 л.д. 116-197), а последний раз – в письменном заявлении, оглашенном в день открытия судебного заседания 23 ноября 1999 года (т. 25 л.д. 87-90). Не составляет труда убедиться, что различия в разных вариантах Доклада имеют прямое отношение к текстам вменяемых Никитину разделов, существенно влияют на объем обвинения.

Исследовать этот вопрос действительно надлежало, но не в судебном заседании, а намного раньше. В том, что этого не было сделано – прямая вина самого Гуцана. Да и в ходе судебного следствия он также этого вопроса не поднял, хотя исследование всех текстов и разных редакций Доклада проходило с его участием.

21. Пытаясь любым путем оспорить законность и обоснованность приговора, автор протеста превосходит все мыслимые пределы нигилизма по отношению к нормам процесса. Так, вопреки четким положениям, содержащимся в статьях 115, 127, 129, и 170 УПК РСФСР, он утверждает, что не принимавший дело к своему производству и не включенный в состав следственной группы следователь «этого же следственного органа» (?) на основании устного поручения совершенно законно может производить любые следственные действия, в том числе обыск!

Оставим эту новацию на совести автора протеста. Только один вопрос: зачем же – если можно все это сделать проще, без того чтобы разводить излишнее процессуальное бумаготворчество, во всех остальных случаях с такой педантичностью выносились начальником следственной службы специальные постановления о создании следственной группы и о включении в нее конкретных лиц (да и того же Осипенко — 1.04.96 года), эти постановления с составлением протокола предъявлялись обвиняемому?!

22. В заключительной части протеста автор в свойственной ему манере обвинять в своих недоработках других возмущается, что для проверки этого обстоятельства, т. е. факта дачи устного поручения на производство обыска – суд не вызвал для допроса в качестве свидетеля следователя Максименкова, хотя «имел возможность это сделать »?

Ответ в общем-то ясен и он уже давался нами. Но нами ставился и встречный вопрос: почему прокурор Гуцан вместо того, чтобы критиковать вынесенный приговор, своевременно не заявил соответствующего ходатайства?

В уже упоминавшемся письменном заявлении защиты от 23.11.99 г. (т. 25 л.д. 87-90) подробно описаны все нарушения закона, допущенные при производстве обыска 5.10.95 года. Со дня его оглашения до судебных прений был целый месяц, но никаких ходатайств и вообще никакой реакции со стороны прокурора не последовало. Ни в ходе судебного следствия, ни в обвинительной речи ни одного факта, приведенного в заявлении защиты, своим вниманием он не удостоил.

23. Придя к выводу об отсутствии в действиях Никитина состава преступления, суд не счел нужным давать отдельную оценку приведенным в ходатайстве защиты от 11 октября 1999 года (т. 25 л.д. 2-6) доводам о несоответствии предъявленного обвинения требованиям ст. ст. 143 и 144 УПК РСФСР. Это совершенно правильно, поскольку оправдательный приговор не требует в обязательном порядке производить такую оценку при наличии других неоспоримых и достаточных аргументов.

В то же время защита продолжает утверждать, что без предъявления нового обвинения, соответствующего требованиям закона, очередное судебное рассмотрение никакой иной – кроме повторения оправдательного приговора – перспективы не имеет.

На основании изложенного, руководствуясь ст. 327 УПК РСФСР,

ПРОШУ:

Приговор судебной коллегии по уголовным делам Санкт-Петербургского городского суда от 29 декабря 1999 года в отношении Никитина А.К. оставить без изменения, а кассационный протест без удовлетворения.

14 февраля 2000 года. Адвокат Ю. Шмидт